Больше никогда не спать

— Ах, вот как, — говорю я безразлично. — Господин Квигстад — весёлый людоед. Но директора ровно так и звали.

— «Валбифф» значит «китовое мясо», — говорит Арне.

— Вкус примерно как у говядины, но оно гораздо мягче, — просвещает меня Квигстад, — и, знаешь, странно: у такого чудища, как кит — и ни капли жира.

— Валбиффа, или как там это имя правильно произносится, в институте не было, — повторяю я, — меня принял геофизик, Офтедал, хотя он и был тут вовсе ни при чём. Он понял, кого я имею в виду под Валбиффом.

— Как же, как же, — говорит Квигстад, — но давайте лучше присядем.

Его голос звучит озабоченно. Неужели со мной происходит что-нибудь странное? Они смотрят на меня так, как будто я — плачущий ребёнок, но в глазах у меня резь от сухости.

— Да, хорошо, присядем, — говорю я.

Арне садится, я тоже, Квигстад заходит в палатку и возвращается с бутылкой коньяка.

— Ну вот, — продолжаю я, — я только что видел у Миккельсена те самые снимки, за которыми я ездил в Осло. Нуммедал не мог не знать, что они у Миккельсена. Мы запросили их достаточно давно. Нуммедал мог бы ответить, что ничем помочь не может, или же заказать копии. Но ничего подобного он не сделал. Он непонятно зачем вызвал меня в Осло, а потом ещё, как дурачка, послал в Тронхейм.

— Ну ладно, успокойся, — говорит Арне, — мне кажется, ты всё преувеличиваешь. Я теперь припоминаю, что ты мне всё это рассказывал. Но вполне возможно, что Нуммедал решил, что в Тронхейме они и правда найдут выход из положения.

— Конечно, — соглашается Квигстад. — А может быть, вся эта история просто вылетела у Нуммедала из головы. Он старик, он почти ослеп. Да, впрочем, и всегда был немного тронутый. Он по-прежнему держит этого глухонемого вахтёра?

— Глухонемого вахтёра? Ты хочешь сказать, слепого вахтёра?

— Слепой учёный и его слепой вахтёр! Великолепно!

Квигстад кладёт мне руку на плечо и наливает довольно много коньяка в мой пластиковый стаканчик.

Я пью и медленно повторяю:

— Слепой вахтёр.

— Как ты догадался, что он слепой?

— Это был инвалид в тёмных очках.

— Ну да, в вестибюле, в который никогда не проникает солнце!

— А для того, чтобы узнать, сколько времени, он ощупывал стрелки своих часов.

— Часы для слепых, — говорит Арне.

— Часы для слепых, — повторяет Квигстад, — после каждой войны на этом делают кучу денег. Человеческой тупости нет предела. Подумать только. Ослепнуть, и к тому же не знать, сколько времени!

Он встаёт и идёт к Миккельсену, который до сих пор лежит, изучая снимки.

Чуть позже он возвращается вместе с Миккельсеном. Миккельсен несёт в одной руке пачку снимков, а в другой — стереоскоп.

— Of course, you may look at ze pictures if you like. Iet ies my pleasure.

Он кладёт фотографии и стереоскоп рядом со мной и снова уходит.

Я ложусь на живот, точно так же, как минуту назад лежал Миккельсен, беру стереоскоп и снимки. Неужели Миккельсен нарочно сложил их в неправильном порядке? Их же надо смотреть парами. Парные снимки частично перекрываются. Арне помогает мне их разобрать, хотя я и не просил его об этом. Собственно, на самом деле разбирает снимки именно Арне: он знает местность гораздо лучше, чем я, во мгновение ока узнаёт рельеф и немедленно показывает мне, какому участку на карте соответствует тот или иной снимок.

Я смотрю в стереоскоп. Я почти не слушаю Арне. Меня интересуют только впадины. Вижу ли я озерца, похожие на метеоритные кратеры, да или нет? Мои глаза скользят по снимкам, как будто сметая с них пыль кисточкой. И эта кисточка должна наткнуться на круглую впадину, частично окружённую низким валом, совсем как отпечаток конского копыта в песке. Попробуйте сами, киньте мячик или камень в сухой песок. Снаряд проделает в песке ямку, а вытесненный из этой ямки песок образует вокруг неё небольшой вал.

Так падают и крупные метеориты. Они разлетаются на куски, которые часто уходят глубоко в землю, но так бывает далеко не всегда. Иногда эти куски подскакивают вверх и снова падают, но теперь уже примерно с такой же силой, как если бы их кто-то подбросил. Это и есть те метеориты, что находят коллекционеры. А ещё бывает, что метеорит полностью сгорает от тепла, выделившегося при его ударе о землю. И тогда только оставшаяся яма с кольцевым валом свидетельствует о том, что наша планета поглотила часть другой, давно разрушенной планеты.

На снимках всё в десять тысяч раз меньше, чем на местности. В стереоскоп видишь трёхмерную картинку. Горы кажутся даже выше, чем на самом деле, и хорошо видно, где что-нибудь растёт, а где нет. Ручьи, реки и озёра выдают себя чёрным цветом, так что воду узнать легче всего. Все впадины заполнены водой. Я изучаю каждое озерцо, оцениваю площадь, пытаюсь понять, насколько круты берега. Пока я рассматриваю снимки, мне кажется, что я лежу на полу самолёта и смотрю в бинокль на чёрно-серый мир.

Голос Арне произносит названия, на которые я почти не обращаю внимания. Время от времени я поднимаю голову от стереоскопа и пытаюсь изобразить хоть какой-то интерес к тому, что Арне показывает мне на карте.