Больше никогда не спать

Глупо ли я поступил, что не взял с собой еду, которая оставалась у Арне? Вообще-то мне всё равно. Я не хочу есть. Начинается дождь. Я продолжаю путь. Ущелье сужается ещё больше, кончается тупиком. Я выбираюсь из него, но не меняю направления. Дождь всё усиливается, я заворачиваюсь в дождевик. Иду дальше, начинаю спускаться в следующую долину, дождь льётся мощными струями, они омывают мне лицо. Я спотыкаюсь, наполовину ослеплённый дождём; мне удаётся восстановить равновесие, но я наступаю на полу дождевика. Образуется дыра метровой длины. Я отрываю край дождевика совсем и выбрасываю его.

40

Тропа на Равнастуа так узка, что на ней не помещается даже ботинок. Камней на ней почти столько же, сколько и повсюду вокруг. Я промок до нитки, и даже не помню, когда это случилось. Дождь идёт, не прекращаясь, по крайней мере уже два дня. Мои глаза слезятся, горло опухло настолько, что я едва дышу, при каждом шаге я кашляю, в голове стучит кровь. И всё же время от времени я кладу мелкие камешки на большие валуны вдоль дороги. Тем, кто, возможно, пройдёт здесь после меня, будет легче найти тропу.

Арне среди них уже не будет. На привале, в те минуты, когда дождь немного ослабевает, я листаю его блокнот. Все эти чудесные рисунки, сделанные зазря. Аккуратные заметки, которые я не могу прочесть, поскольку не знаю норвежского. Время от времени я произношу вслух какое-нибудь слово. На последней из исписанных Арне страниц дважды встречается моё имя. Что он обо мне написал?

Я сбрасываю рюкзак у маленького круглого озера. Достаю сеть и закидываю её в воду. По всему берегу растёт высокий кустарник. Отойдя чуть-чуть в сторону, я ложусь на бок и закрываю глаза. Я хочу спать.

Открывая дверь большой комнаты, я слышу оживлённый диалог на непонятном мне языке. Очевидно, они забыли выключить телевизор, потому что в комнате никого нет и свет не горит. Я тоже не включаю свет, потому что собираюсь посмотреть телевизор. Но не только свет в комнате выключен, кажется, кто-то отключил изображение. Ориентируясь по звуку, я добираюсь до того угла, где стоит телевизор, приседаю на корточки и начинаю крутить переключатели, пытаясь вызвать изображение. Но картинки не появляется. Кто-то, пробравшийся в комнату вслед за мной, нападает на меня сзади и зажимает мне рот. «Отец!» — кричу я и просыпаюсь от страха.

Противно просыпаться при полном дневном свете. Как получилось, что я позвал отца, ведь отца у меня нет вот уже восемнадцать лет, отец умер так давно, что я даже не помню, чтобы я его когда-нибудь звал?

Рот мне зажимает моя собственная рука.

Дождь кончился, но дует сильный ветер, и небо затянуто. Я ещё долго лежу на спине, открыв глаза, глядя вверх. Подумав обо всём, о чём я уже когда-то думал, я встаю, подхожу к озеру, отвязываю сеть и тяну её на берег. Форель. Ещё форель. Вытянув сеть до половины, я чувствую, что она очень тяжёлая. Порыв ветра поднимает кусок сети и забрасывает его в кусты. Вторую половину я вовсе не могу вытащить, вода приходит в бурное движение, как будто вокруг сети она кипит. Ещё одна рыба. Я отхожу назад и тяну изо всех сил. Сеть полна рыбы, в каждой ячейке по рыбе, сеть превратилась в ковёр из блестящих подпрыгивающих рыб, их сотни. Что делать? Освободить их всех невозможно. Для этого я слишком устал. Сначала поесть.

Сколько у меня осталось спичек? Четыре. Все ветки промокли насквозь от долгого дождя. Я аккуратно складываю костёр, проверяя каждую ветку на относительную сухость. Зажигаю первую спичку. Она гаснет на ветру. Вторую и третью тоже гасит ветер. Четвёртой мне всё же удаётся поджечь тоненькую веточку, но пламя почти сразу гаснет. Веточка тлеет. Пытаюсь раздуть огонь. Не получается. Прекращается даже тление. Я наблюдаю это в растерянности, кусая большой палец, потом разрезаю форель на куски, натираю их солью и ем. Почти как малосольная селёдка.

Когда мне кажется, что я достаточно поел, я возвращаюсь к озеру и осторожно пытаюсь высвободить сеть из кустов. Но каждый раз, когда мне с большим трудом удаётся распутать несколько ячеек, ветер снова сводит на нет все мои усилия. Рыбы застыли неподвижно, но иногда то одна, то другая из них внезапно дёргается. В ярости я пытаюсь вытянуть сеть силой. Она местами рвётся, но так и не отделяется от кустов. Приходится оставить всё, как есть. Как будто прилив увешал кусты искрящимся серебром. Как будто гигантский паук сплёл здесь свою паутину.

41

На каждом холме я останавливаюсь и смотрю на карту. Опять идёт дождь, видимость очень плохая. И всё же я знаю, что я уже недалеко от Равнастуа. Сейчас день или вечер, в любом случае, вторая половина суток.