Большевики, 1917

В целом же, при внимательном анализе сообщений «Живого слова», с которых началась антибольшевистская кампания, становится очевидным их откровенно провокационный характер. Во-первых, сомнения в достоверности данных вызывает большая хронологическая разница в их появлении у разведотдела российского генерального штаба и публикации для широкой публики: напомним, что Деникин отправил Керенскому протокол допроса прапорщика Ермоленко 16 мая, но лишь в начале июля, то есть спустя почти два месяца, этот документ получил огласку в прессе. Возникает вопрос: что всё это время удерживало правительство от публикации таких красноречивых сведений? Единственно возможный ответ на него — потому что они были недостоверны; в них всё, с самой первой строки, вызывает сомнения, в том числе «факт» сотрудничества офицеров германского генштаба (!) с нижним офицерским чином российской армии — прапорщиком (!), который в силу своей полной политической безвестности и невысокого звания не мог оказать сколько-нибудь заметного воздействия на эффективность пропаганды ни против, ни в пользу войны. Ещё менее правдоподобными выглядят детали, которые офицеры германского генерального штаба сообщили прапорщику российской армии, — о секретных агентах в Стокгольме, названиях банковских структур в Европе и т. п. Для чего германским офицерам понадобилось сообщать эти сведения русскому прапорщику, как не для того, чтобы он их потом разгласил, и, следовательно, не были ли эти «подробности» сфабрикованы?

В ряду опровергаемых «доказательств» причастности большевиков к шпионажу в пользу Германии находится и факт совпадения июльского восстания с кануном русского военного наступления в Галиции. Действительно, большевики поддержали вооружённую попытку переворота 3–4 июля, наступление же в Галиции было запланировано на 9 июля. «Немцы хотели парализовать русские войска на фронте и разрушить административный аппарат страны, чтобы Россия оказалась в их полной власти, а после этого разгромить западных союзников, — напишет в своих воспоминаниях А. Ф. Керенский. — Согласно донесениям нашей разведки, германские дивизии спешно переводились на Восточный фронт. Картина складывалась ясная: готовилось двойное контрнаступление. Оно началось 3 июля с удара в спину, который нанёс Ленин, а теперь следовало ожидать фронтальной атаки войск Людендорфа»[77].

Однако на самом деле сведения о готовящемся наступлении в то время ни для кого не составляли секрета. Всем также было хорошо известно, что большевики изначально выступали не против этого конкретного наступления, а против ведения мировой империалистической войны в принципе: Ленин заявлял об этом и до начала войны, а затем провозгласил этот тезис с балкона дома Кшесинской сразу по прибытии в Петроград в апреле 1917 г. Большевики повсюду требовали не только прекращения войны, но Ленин, кроме того, настаивал, как уже говорилось, и на превращении войны империалистической в гражданскую. Из чего, однако, как и из других «доказательств», совершенно не следует их причастность к шпионажу в пользу Германии. Кроме того, и германскому генеральному штабу уже к 1917 г., по многочисленным историческим свидетельствам, не было никакой необходимости снаряжать специальных агентов для агитации, поскольку уставшие, голодные и измученные затянувшейся войной как российские, так и германские солдаты были морально готовы к заключению мира на каких угодно условиях без всякой агитации.

Меньшевик И. Г. Церетели усматривал в пацифизме большевиков и ещё одну составляющую, рассказав о ней впоследствии в своих воспоминаниях: «Ленин и его сторонники оставались в период февральской революции пораженцами и делали всё, что было в их силах, для разложения армии. Особенно настойчиво встала для них задача разложения армии с момента начала наступления, так как успех наступления означал бы для революционной России укрепление демократического режима, приближение мира и крушение всех надежд большевиков на завоевание власти»[78]. Большевики, что замечено Церетели, действительно стремились к власти, — как это делала (и делает) любая действовавшая партия, поскольку в стремлении к власти и заключается, собственно, суть любой политической деятельности. Но и из стремления к власти, и из планового противодействия войне Ленин никогда не делал тайны, ведь именно на заявление Церетели, сделанное им на проходившем в июне 1917 г. съезде Советов, о том, что в России нет полностью готовой к власти партии, Ленин воскликнул с места: «Есть такая партия!».

4.2. Кампания по дискредитации большевиков: организаторы, участники и цели