Большевики, 1917

Отсутствие связи между Лениным и Парвусом фактически подтверждает и хорошо осведомлённый об обстановке того времени видный участник событий 1917 г. меньшевик И. Г. Церетели, когда в своих комментариях к совпадению июльского выступления большевиков с предстоявшим вскоре русским наступлением в Галиции говорит, что «для огромного большинства из нас было несомненно, что действия Ленина и его сторонников были бы совершенно такими же и в том случае, если бы к этому движению не присосались тёмные элементы, выполнявшие задания германского генштаба. Ибо тезисы, сформулированные Лениным с первых дней войны о превращении внешней войны в войну гражданскую, о пораженчестве, об обязанности всех социалистов в воюющих странах дезорганизовать военную машину правительств, — все эти идеи вытекали из идеологии и бунтарской политики большевиков предшествовавшего мировому конфликту периода»[90].

В-третьих, «весомым» аргументом стороны обвинения стало возвращение Ленина через Германию: частью общества одно это уже воспринималось как предательство. Однако, как писал впоследствии тот же меньшевик И. Г. Церетели, «аморализм Ленина, его готовность прибегнуть к любым средствам для осуществления своих целей имели всё же некоторые границы, которых ни Ленин, ни его идейные единомышленники переступить не могли. Когда Ленин и его группа, например, решили воспользоваться услугами германского правительства, чтобы в пломбированном вагоне вернуться в Россию, они прекрасно знали, что это их решение будет шокировать моральное чувство очень большой части демократии, — что, однако, не остановило их от предпринятого шага. Но при переговорах об условиях этой поездки с германским правительством Ленин и его сторонники приняли все меры к тому, чтобы эти переговоры носили открытый характер».

То, что Ленин загодя специально озаботился обеспечением открытого характера своего возвращения из эмиграции, подтверждает и другой виднейший участник событий в России 1917 г., лидер кадетов П. Н. Милюков: «31 марта приехали в Стокгольм 30 русских эмигрантов, пропущенных через Германию в запломбированном вагоне, в сопровождении трёх германских офицеров и швейцарского социалиста-циммервальдца Платтена. В своём заявлении, напечатанном в „Politiken“, эти эмигранты сами сообщили следующее: „Английское правительство не пропускает в Россию русских революционеров, поскольку они против войны. Когда это вполне выяснилось, то часть русских товарищей в Швейцарии (надо прибавить, при решительном протесте других) решились приехать в Россию через Германию на Швецию. Фриц Платтен, секретарь швейцарской социал-демократии и вождь её левого крыла, известный интернационалист-антимилитарист, вступил в переговоры с германским правительством. Русские товарищи требовали предоставления им при проезде права экстерриториальности, именно никакого контроля паспортов и багажа, а также чтобы ни один человек не имел права входить в вагон; ехать же мог бы всякий, невзирая на политические взгляды, кого только русские возьмут. Со своей стороны, русские товарищи заявили, что будут требовать освобождения германских и австро-венгерских гражданских лиц, задержанных в России. Германское правительство приняло эти условия, и 9 апреля (н. с.) 30 русских эмигрантов выехали через Германдинген из Швейцарии; между ними находились Ленин и Зиновьев, редакторы „Социал-демократа“, центрального органа русской социал-демократии“»[91].

При этом свидетельства Милюкова, как и Керенского, в подобных вопросах представляются особенно ценными, поскольку они были менее всего заинтересованы в объективном освещении роли большевиков, а также с учётом того, что именно Милюков, будучи министром иностранных дел в первом составе Временного правительства, больше всего препятствовал возвращению на родину эмигрантов-пораженцев, используя подведомственные ему русские консульства за границей — именно это будет показано далее.