Большевики и коммунисты. Советская Россия, Коминтерн и КПГ в борьбе за германскую революцию 1918–1923 гг.

В словаре иностранных коммунистов первоначально использовались переводы этого слова на национальные языки, но с середины 1920-х г г. их стала вытеснять транскрипция «Совета» латиницей[38]. Не отказывались от возможности погреться в лучах привлекательного понятия были и их политические антиподы. Гитлер в «Майн Кампф» обещал своим сторонникам, что «у нас не будет никаких решений по большинству голосов, а будут только ответственные личности. Слову „Совет“ мы опять вернем его старое значение»[39].

Прагматическое отношение к органам новой власти как к упаковке партийной диктатуры сохранялось на всем протяжении «советского» отрезка отечественной истории. Сталин без стеснения ставил реально существовавшие с СССР Советы на одну доску с колхозами, утверждая в 1933 г., что и те и другие «представляют лишь форму организации… С точки зрения ленинизма колхозы, как и Советы, взятые как форма организации, есть оружие и только оружие. Это оружие можно при известных условиях направить против революции»[40].

И лишь на закате отечественной истории прошлого века данное понятие приобрело уничижительно-бытовое звучание, выродившись в конечном счете в печально известный «совок».

Советы в понимании германских левых

Решающим отличием Германской революции от Российской было то, что она разразилась не в ходе Великой войны, а совпала с ее окончанием. Продолжение боевых действий дискредитировало Временное правительство, балансировавшее между лозунгами «мир без победы» и «мир без поражения». В противоположность хлипкой социал-либеральной элите петроградского толка правительство революционной Германии имело немалый политический опыт, прежде всего парламентской работы. Если первая в силу своей слабости и разобщенности сделала безоговорочную ставку на помощь стран Антанты, то немцам пришлось после заключения Компьенского перемирия вести борьбу на два фронта – против коалиции победителей на Западе и «красной угрозы» с Востока.

Различия двух революций касались их содержания, сходство же проявлялось в формальных вопросах. Еще до отречения последнего из Гогенцоллернов по всей Германии стали создаваться Советы рабочих и солдатских депутатов, которые приняли на себя функции переходных органов власти, уклоняясь от провозглашения (а тем более воплощения) конечных целей революции. Вряд ли можно согласиться с утверждением одного из ведущих историков германского рабочего движения, что «у немецких и австрийских Советов общим с Советами большевиков было только название»[41]. Схожими являлись также обстоятельства рождения и собственные интенции, равно как и политическая инфантильность.

Получив декоративные полномочия, Берлинский Совет, до середины декабря являвшийся де-факто общегерманским центром советского движения, отказался даже поставить вопрос о переделе власти с исполнительным органом революции – Советом народных уполномоченных (СНУ). Представитель последнего в своих мемуарах не без сарказма утверждал, что берлинским депутатам «казалось правильным то и дело отрывать нас от работы вечными бурными заседаниями, где большей частью шла речь о самых смешных пустяках»[42].

«Немецкие большевики», как называли членов леворадикальной группы «Спартак», не получили представительства на Всегерманском съезде Советов, который прошел в Берлине с 16 по 20 декабря 1918 г. Об этом будет подробно рассказано ниже. Здесь мы ограничимся указанием на то, что большевики во главе с Лениным сделали в России то же самое, что и умеренные социалисты, возглавившие СНУ, в Германии – в условиях революции они вернули страну на круги своя, в лоно проторенного исторического развития, жестко-авторитарного в первом случае, и условно-демократического во втором. И в том и в другом случае Советы рабочих и солдат оказались не столько инструментом нового режима, сколько его маской, за которой скрывались устоявшиеся формы политической жизни.

Различие итогов двух революций предопределило остроту последующего идейного размежевания в лагере рабочих партий. В то время как Ленин утверждал, что рабочие Советы являются высшей формой демократии, Каутский настаивал на том, что преобразование общества в направлении демократического социализма не должно отказываться ни от парламентских форм правления, ни от соблюдения элементарных гражданских прав. Реальные события в каждой из стран давали достаточно оснований для дискредитации обеих схем. Так, социал-демократическая пресса Германии писала о беспримерном масштабе «красного террора» в Советской России и о том, что новые властители ведут страну к новому самодержавию.