Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918)

"Надежда на удачу переворота, организованного собственными силами, по их мнению, за последнее время возросла. Не исключается возможность, что его удастся осуществить через несколько недель. Если переворот удастся, то группа будет вынуждена, чтобы заставить многочисленные другие группы, особенно в Сибири, присоединиться и подчиниться ей, заключить с ними договор, в котором будет оформлено их право выступать от имени монарха. Затем они собираются опубликовать против большевиков манифест, в котором объявят программу нового правительства, а также о созыве всеобщего Земского (Учредительного) собрания и о заключении мира с другими державами. При этом группа считает нужным выразить пожелание о смягчении Брестского договора, которое вернуло бы России жизнеспособность. Группа все еще обеспокоена возможностью, что царь или другой член царской семьи попадет в руки Антанты и будет использован ею для своих комбинаций. Группа пытается установить контакты с сибирскими генералами и, как я уже сообщал ранее, удержать генералов Дона от перехода на сторону держав Антанты и от участия в их комбинациях".20

Так много сделавшие для прихода большевиков к власти, немцы не захотели рисковать и снова переигрывать свою "русскую карту", а потому на совещании высших политических и военных руководителей Германии, состоявшемся в городе Спа 2--3 июля под председательством Вильгельма Второго и посвященном тактике и политике Германии в русской гражданской войне,

германское правительство пришло к выводу, что "если даже монархисты и представляют собою сторонников порядка", оно не должно "предпринимать попыток свергнуть в настоящее время большевиков".21 Советское правительство было хорошо осведомлено о деятельности и намерениях германского посла в Москве, но информировано о результатах совещания в Спа не было и не знало, что немцы решили не предпринимать усилий для свержения большевиков. А знали бы, так не поверили. Немцы, кроме того, теперь были далеки от того военного могущества, которым располагали хотя бы в феврале. И если решение в Спа было принято в пользу большевиков, то, наверно, еще и от сознания Германией своей слабости: "предпринимать попытки" без больших шансов на успех значило лишь толкнуть большевиков в объятия Антанты.

Если Германия, сознавая свою слабость, не торопилась оповещать об этом своих противников, большевики буквально кричали теперь о слабости держав Запада, и прежде всего -- Германии. По иронии судьбы, с очередной программной речью по этому вопросу Ленин выступил на Пятом съезде Советов почти сразу же после вынесения немцами решения в Спа.

Ленин не только назвал Германию "истекающим кровью зверем", но и откровенно признался в том, что уже не боится гибели советской республики из-за германского нашествия. А ведь именно эта боязнь была фундаментом ленинской платформы поддержки Брестского мира. Но в этой шизофренической речи Ленина, с многократными повторениями почти одинаковых фраз, проскальзывало чувство растерянности из-за сознания собственной ошибки. Ведь если Германия оказалась на краю гибели через три с половиной месяца после заключения Брестского мира, ведя боевые действия крупного масштаба лишь на одном фронте, получая продовольственную помощь России и Украины и используя Красную армию в борьбе с чехословацким корпусом, который, если бы не акции большевиков, давно бы уже воевал в Европе против немцев, как глубоко на дне этой пропасти лежала бы кайзеровская Германия, вынужденная воевать на два фронта? В каком состоянии находились бы теперь страны Четверного союза? Где проходила бы граница коммунистических государств?

И главное, что ошибка была -- досадная. Ведь не зря же называл Ленин Брестский мир передышкой. Ведь знал же не хуже других, что воевать придется совсем скоро. Бонч-Бруевич вспоминает, как он вскоре после подписания мира принес Ленину присланный из Германии текст договора, в переплете, отпечатанный по-русски и по-немецки великолепным шрифтом на прекрасной бумаге. Ленин взял договор и смеясь сказал:

"Хороший переплет, отпечатано красиво, но не пройдет и шести месяцев, как от этой красивой бумажки не останется и следа. Не было более непрочного и нереального мира, чем этот... Немцы стоят у последней ступени своего военного могущества..."22