Предполагается, что кронштадтский мятеж побудил Ленина решительно изменить курс экономической политики. Но, как нам известно, он давно вынашивал мысль о смене экономического курса. По его мнению, новая политика, получившая название «военный коммунизм», должна была избавить страну от хаоса. То, что он ожидал какого-то восстания наподобие кронштадтского, явствует из его речи, произнесенной в январе, когда он предсказывал в привычной для него манере, что «все связано между собой»: «Капиталисты Запада попытаются воспользоваться болезнью нашей партии, чтобы предпринять новое вторжение, а эсеры предпримут новые попытки заговоров и восстаний. Но мы не боимся их…» Теперь, в соответствии с предсказанным сценарием, кронштадтский мятеж, движение протеста против голода и террора, был представлен Лениным как грандиозный заговор с участием западных держав, кадетов и еще бог знает кого. Он имел конкретные доказательства, сказал Ленин, что белые генералы руководят восстанием. Их цель вернуть помещиков, банкиров и им подобных. Ленин воспользовался Кронштадтом как своего рода дубинкой для избиения «рабочей оппозиции». «Почему бы не отдать Шляпникова под суд за подобные заявления? Если у нас организованная партия, то почему мы не говорим серьезно о единстве и дисциплине?» Теперь центральные партийные органы получили право исключать непокорных коммунистов из ЦК и даже из партии. При желании, столкнувшись с любой оппозицией, этим могло воспользоваться большинство ЦК. Ленин решительно отказался воспользоваться предоставленным правом. Эта мера предосторожности только на чрезвычайный случай. Боже избави, если придется воспользоваться ею на практике! Это право не следует обнародовать. Рядовой член партии не должен знать, что человек, избранный съездом в Центральный комитет, может быть исключен любым другим органом, а не съездом партии. В любом случае, повторил Ленин, лучше бы нам никогда не пришлось воспользоваться новым правом. Через несколько месяцев он призвал воспользоваться этим правом в отношении нескольких старых большевиков, включая Шляпникова.
Таким образом, «рабочая оппозиция» и «демократический централизм» двинулись на «свалку истории», где стали дожидаться прибытия следующих «отступников»: левых и правых оппозиционеров, троцкистов, а затем к ним присоединились сталинисты. Пожалуй, сторонники Коллонтай и Шляпникова более чем кто-либо из тех, кто встал на путь оппозиции, сохранили долю первоначального большевистского идеализма и революционной отваги, благодаря чему они оказались неким анахронизмом в бюрократическом, полицейском государстве. В условиях советской власти, когда правящая верхушка не признавала прошлых ошибок, оппозиционеры, как правило, исполняли роль козла отпущения. В значительной степени это может быть отнесено к «рабочей оппозиции». Ленин поступил очень мудро. Он не стал спешить с чисткой партийных рядов; в этом случае лидеры оппозиции могли обрести статус мучеников. Шляпников остался членом ЦК, а Коллонтай в скором времени приступила к выполнению почетной дипломатической миссии.
Это была, очевидно, часть запланированного проекта; сырые, полусиндикалистские идеи (надо отдать должное Ленину, в его определении было зерно правды), общее беспокойство, связанное с засильем бюрократии, и расхождение во взглядах должны были стать объектом долгосрочной обвинительной кампании. Ленин считал очень важным добиться идейного и организационного разгрома антипартийных группировок в открытом сражении на X съезде партии.[410]