Теперь становится понятно, почему Ленин поднял крик о ликвидаторах. Это был отвлекающий маневр. Никогда еще его перо не было таким грубым и несдержанным, как в период с 1908-го по 1910 год. Ему ничего не стоило назвать негодяем Луначарского, будущего наркома просвещения, и наградить Мартова не менее оскорбительными эпитетами. Но, пожалуй, он зашел слишком далеко, когда сравнил Потресова с недавно разоблаченным известным руководителем террористических актов, провокатором, секретным сотрудником Департамента полиции Азефом.[195]
В январе 1910 года политическая фортуна отвернулась от Ленина. Даже ближайшее окружение неодобрительно относилось к яростным нападкам своего лидера. Поэтому ему пришлось согласиться с меньшевиками-ликвидаторами и пойти на иллюзорный, недолговечный компромисс. Центральный комитет предпринял очередную попытку упразднить фракции и запретить экстремистскую деятельность. Большая часть денег, полученных большевиками весьма сомнительными способами, должна была быть передана трем немецким социалистам-доверителям.[196]
Надо было быть очень наивными, чтобы поверить, будто Ленин выполнит принятое решение. Не прошло и года, как он потребовал деньги обратно и заявил, что большевики возвращаются на прежнюю позицию.[197]
На протяжении нескольких лет несчастные немецкие доверители служили мишенью для нападок за отказ вернуть деньги. Зимой 1912 года Ленин приехал в Берлин, чтобы лично выжать деньги из Каутского, являвшегося одним из доверителей. Немецкие социалисты, с поистине христианским терпением относившиеся к русским коллегам, к этому моменту уже смертельно устали от Ленина. Владимир Ильич потребовал, чтобы Адоратский, его немецкий агент, подал судебный иск на доверителей, требуя возвращения денег. Это был бы занятный случай: судебное дело о возвращении денег, полученных с помощью шантажа и грабежей. Адоратский возразил, что у него нет достаточных оснований для предъявления обвинений. Ленин проявил невероятную изобретательность. Он знал, что немецкие газеты, борясь за тиражи, оказывают помощь своим постоянным подписчикам. Пусть Адоратский подпишется на газету и через нее доберется до Каутского. К сожалению, из этого ничего не вышло, и Ленин был вынужден обратиться к другим источникам.[198]
В Париже политические эмигранты в основном вели очень скромный образ жизни. Однако они всегда отмечали революционные праздники, которые объединяли лидеров враждующих фракций и давали возможность продемонстрировать ораторское красноречие. На ежегодном собрании в день смерти Герцена Ленин оказался в президиуме с Плехановым и Мартовым, хотя к тому моменту Владимир Ильич порвал всякие отношения с Мартовым. Иногда, во время выступлений на торжественных церемониях, он вставлял политические замечания. На торжественном заседании, посвященном памяти Парижской коммуны, Ленин заявил, что она не смогла продемонстрировать достаточную решительность по отношению к своим врагам и поэтому позволила им прийти в себя и уничтожить коммуну.
Теперь бесконечные ссоры и стычки эмигрантов оказывали на него гораздо большее воздействие, чем в прежние годы. Крупская вспоминала одну неприятную сцену. Большевики любили собираться в кафе на
В 1911 году фортуна стала поворачиваться к нему лицом. Большевики организовали свою партийную школу в местечке Лонжюмо под Парижем. Ленин пытался восстановить ядро партии в России и нейтрализовать действие школ на Капри и в Болонье. Было бы намного проще проводить уроки в Париже, но у Ленина зародилась бессмысленная идея оторваться от агентов охранки, заполонивших Париж. Всю весну и лето Владимир Ильич, Надежда Константиновна и Зиновьев жили в Лонжюмо. В Париж и обратно ездили на велосипедах, внимательно следя за тем, чтобы не привезти за собой агентов. Понятно, что это было совершенно бессмысленно: среди студентов был полицейский агент, и охранка получала подробнейшие отчеты о деятельности школы.