Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

За одну ночь большевики из верящих в «революционную инициативу» масс превратились в решительных защитников правопорядка. Зиновьев, бледный и дрожащий, выступил на заседании Совета и попросил защитить Ленина и себя от клеветы и угроз физической расправы. Во время его выступления стояла зловещая тишина. После окончания он ушел и не появлялся вплоть до октября. Сталин нанес визит человеку, который в то время имел преобладающее влияние в Совете. Уверен ли «товарищ» (впервые за долгие месяцы его назвали «товарищем», а не «господином» или «гражданином») Церетели, что большевики защищены от неистовства толпы? Ходят слухи, что идет подготовка к захвату большевистского штаба, а это приведет к кровопролитию. Да, ответил Церетели, правительственные войска готовятся взять дворец Кшесинской, но не ожидается никакого кровопролития; большевики должны оставить дворец. Сталин молча вышел.

Большевики потеряли поддержку; стоявшая за ними военная сила испарилась. Большевистский штаб был взят без единого выстрела; помещение редакции «Правды» разгромили юнкера. Керенский, на этот раз подобно Дантону, отправил с фронта телеграмму с приказом арестовать «врагов народа и контрреволюционеров». «Краса и гордость русской революции», кронштадтский гарнизон, под угрозой блокады сдал зачинщиков восстания. На первый взгляд последствия июльских событий самым катастрофическим образом отразились на большевиках.

Ранним утром 5 июля Ленин покинул свою квартиру. Весь день он прятался, перемещаясь из одного места в другое. Еще не было ордера на его арест, но, по словам Покровского, «он знал, что следует скрыться». Хозяева квартиры пребывали в нервном возбуждении и убеждали его искать другое убежище. Их не прельщала перспектива, что Ленина, «немецкого агента», обнаружат, с ордером или без оного, у них в квартире. Тем более удивительно, что Владимир Ильич, сохраняя самообладание, нашел время написать несколько небольших статей, которые на следующий день появились в газете «Листок «Правды». Заголовки статей говорят сами за себя: «Гнусная ложь реакционной прессы и Алексинского», «Клевета и факты», «Новое дело Дрейфуса?». 6 июля наконец-то нашелся человек, готовый приютить Ленина. Это был большевик С. Аллилуев, будущий тесть Сталина.[270]

Вместе с Лениным в квартире Аллилуева скрывались Зиновьев с женой. Зиновьев был страшно напуган, даже стал заикаться, но спокойствие Ленина вернуло ему присутствие духа.[271]

После опубликования 7 июля постановления Временного правительства об аресте и привлечении к суду Ленина и ряда большевистских лидеров было принято решение, что Ленин и Зиновьев должны скрыться. Ленин сбрил бороду, а Зиновьев коротко подстригся. Вечером 11 июля в сопровождении Сталина и Аллилуева они отправились на Приморский вокзал, откуда отходил поезд в Разлив, где Ленин и Зиновьев скрывались до 8 августа.

При всем внешнем спокойствии Ленин понимал, что конец, арест или нечто худшее, совсем рядом. В письме, найденном полицией в его квартире и адресованном Каменеву, Ленин писал: «Между нами, если они уберут меня, опубликуйте, пожалуйста, мои заметки о марксизме и государстве». (Это была незаконченная книга «Государство и революция», работу над которой Ленин продолжил в августе – сентябре.) Даже находясь в состоянии, близком к паническому, первая мысль Ленина была о литературном наследии, работе, которая будет способна разжечь огонь революции. Но, как и прежде, Ленина спасли… его враги.

Обвинение в том, что он получает от немцев деньги, как это ни парадоксально, помогло Ленину избежать ареста. Обвинение вновь прозвучало 5 июля от одного из пропагандистов, бывшего большевистского думского представителя, а ныне злейшего врага Ленина, Григория Алексинского. Он строил обвинение на фактах, по большей части известных нам: связи Ленина с Ганецким, который в Стокгольме представлял интересы Парвуса. Кроме того, имелась информация от совершившего побег русского военнопленного, который, находясь в немецком плену, якобы что-то такое выяснил, но основное обвинение строилось на отношениях Ленина – Ганец-кого – Парвуса.