Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

Прежнее поколение русских радикалов весьма скептически относилось к марксизму. Маркса признавали как революционера, но не как создателя революционной системы. Занятые крестьянским вопросом и отвергающие западную модель экономического развития, русские революционеры не могли принять философию, провозглашавшую капитализм как неизбежный этап в жизни России, философию, которая превозносила промышленного рабочего и пророчила конец «идиотизму сельской жизни». «Рабочий – будущий буржуа», – с содроганием заявил Герцен. Бакунин, прирожденный критик, предложил заменить марксизм капиталистом и бюрократом, а марксистский социализм капитализмом и централизованным государством, еще более деспотичным, чем прежде.

В одном из высказываний, которые всегда вызывали острый интерес и раздражение классиков марксизма, Маркс мужественно встретил возражения со стороны русских либералов. В известном письме к русскому революционеру он указал, что Россия еще имеет возможность перескочить фазу капитализма. Крестьянская община, писал Маркс, зная, что тем самым прольет бальзам на души своих читателей из рядов народников, предоставляет России уникальный шанс перепрыгнуть из предкапиталистической фазы прямо в социализм. Маркс должен был понимать, что подобное заявление идет вразрез с его системой. Если раньше в «Манифесте» и «Капитале» Маркс отказывался от возможности мирного перехода от капитализма к социализму, то данное России разрешение перейти с помощью революции от крестьянской общины к социализму, минуя капитализм, было решительно немарксистским. Община являлась пережитком прошлого; в ней не было ничего социалистического, она служила препятствием на пути технического прогресса, а без этого нельзя было построить социализм. Это сознавали Маркс и Энгельс.

Классики марксизма израсходовали море чернил в попытке приспособить это несоответствие к общей схеме. Марксистов всех мастей отличало одно неприятное свойство: непоколебимая уверенность в том, что единственно верной и подходящей в любой ситуации является их версия марксизма. Великий революционер крепко ухватился за единственный реальный шанс на европейской сцене 70-х – начала 80-х годов. В Европе даже самые преданные марксисты занялись движением тред-юнионов, и только в России герои-народовольцы разыгрывали революционную драму. В результате, благодаря минутной слабости и готовности отказаться от основной идеи собственной философии, Маркс смог перетащить русских народников в свой лагерь. Террористы, убившие Александра II, произвели на Маркса огромное впечатление, и он полагал, что они являются олицетворением будущего революционного подъема в России.

После смерти Маркса и краха «Народной воли» западные социалисты по-прежнему придерживались этой точки зрения. Энгельс, продолжатель дела Маркса, упрекал основателей русского марксизма за враждебность по отношению к народникам и раскол революционного движения. Такая позиция, с учетом снисходительного отношения к русским товарищам со стороны международного социалистического движения, была вполне понятна. Царская Россия являлась оплотом европейской реакции и старого порядка. Мир только извлек бы выгоду из крушения этой системы под натиском революции. Самое многообещающее революционное движение, своим возникновением обязанное народничеству, было в этой непонятной стране. А значит, народникам, при всей странности их взглядов, непонимании исторического материализма, следует продолжать работу. Кучка русских марксистов может подождать. Эта точка зрения, облеченная, естественно, в соответствующую форму и высказанная высоким стилем, раздосадовала русских последователей Маркса. Их положение не слишком отличалось от положения современных африканских и азиатских коммунистов, когда Москва советует им прекратить схватки по идейным соображениям и качаться на волне национализма и антиимпериализма. В каком-то смысле Энгельс и компания придерживались мнения вышеупомянутого петербургского полицейского чиновника, заявившего, что «лет через пятьдесят, может быть, кое-что и получится» у русских марксистов. Но к концу столетия и международным социалистам, и царскому правительству пришлось изменить мнение: «кое-что» у русских марксистов могло получиться намного раньше.