— Спасибо тебе на добром слове, — сказали в один голос крестьяне. — Хороший ты парняга. Да нам хоша бы к себе по домам добраться, а там ничего не надыть.
— Доберемся.
— Дай–то бог…..
Перед вечером к Арону подошел председатель. Арон лежал на траве и баловался с детьми.
— Ребята новые пришли — принять, что ли?
Арон вскочил на ноги:
— Да вы–то лучше сами знаете, принять или не принять. Я здешних людей не знаю.
— Ребята тебе старшим велят быть, так что ты уж, тово, сам разберись.
— Ага! Мм.
Арон сразу вошел в новую роль.
— Много пришли–то?
— Сорок человек и восемь баб.
— Откуда будут?
— Из «Васенки» — по суседству.
— Оружие есть у них?
— Почти что нет; кажись, восемь ружей есть.
— Ну что же, надежных прими; подозрительных — тех не принимай. Только ты смотри, председатель: ты мне помогать будешь, а то я ни–ни — ни за что.
— Ладно. Так прислать к тебе старшого — а эти новые пусть шалаши рубят, что ли?
— Ну, да. Постой, председатель. У вас солдаты из унтеров есть?
— Как не быть — унтер есть.
— Пусть и он ко мне придет. Ну, ступай.
Арон радовался тому, что в среде крестьянства всего на второй день после восстания есть такой большой приток в партизаны. «Ведь страда на носу, а из деревень по 40 человек бегут; не от хорошей жизни бегут, — размышлял он. Хорошо. Прекрасно».
Пришел председатель и молодцеватого вида парень в сапогах, лет под 25.
— Вот и старшой и унтер, — сказал председатель.!
— Меня прибывшие к вам прислали, товарищ командир.
— Так. Что это у вас в «Васенке» произошло? Чем это вас так обидели золотопогонники?
Парень в ответ быстро затараторил:
— Никак невозможно терпеть. Безобразия. Насильничества совершают. Грабят — безвинных рубят и стреляют. У которых родителев сын в красной армии — то беспременно ограбят дом, а стариков изничтожат. Многих показнили так. А вот вчерась вечером новые пришли — чистое зверье — казаками прозываются. Оборванные, вшивые. Бабам и девкам проходу не дают. Невтерпеж стало — такие стервецы — на детей малых лезут. Но вот мы, которые вот пришли значит, спуску им не давали. Я своими руками двоих, тово, дубиной оглоушил. Вот.
Парень замолчал.
— 40 человек вас?
— 48 человек, из них 8 баб.
— А провиант есть?
— С нами 27 телег — всякого есть.
— А оружие есть?
— На половину наберется.
— Как тебя зовут, товарищ?
— Иваном.
— Ну, вот что, Ваня: ты в армии служил, чай? Кажется, унтер.
— Три года в пехоте — на позициях.
— Караул выставить надо, Ваня, — так, чтобы четверть людей в расходе была. Понимаешь?
— Так точно.
— Товарищ председатель, ты их там расположи. А если кого в лесу встретят, препроводи сюда. Всех чужих задерживать. Часовых всех хорошенько вооружить. Вот, Ванюша, мой помощник — товарищ председатель: в случае чего, обращайся к нему.
— Это я председатель, — сказал председатель, указывая на свою грудь.
— Понимаем, — ответил молодец.
— Ну, так ступайте — делайте свое дело, — приказал Арон.
Председатель и Иван быстро пошли и скрылись в кустарниках.
«Хорошо. Очень хорошо», — повторял Арон.
Через час пришел Федор. Арон все события дня рассказал ему подробно. Федор одобрительно покачал головой.
— Молодец! Смотри, Арон, власть из своих рук не выпускай. Мы с этим отрядом дело раздуем. Я сегодня же передам моим информаторам в местечко, чтобы они факт существования отряда использовали в нашу сторону. Это, братец, нетрудно сделать. Стоит только сказать в местечке, что неподалеку от белых в лесу стоит красный партизанский отряд — как к нам польется целый поток добровольцев, да и на белых это будет действовать разлагающе. А дня через два мы налет сделаем. Сами дадим о себе знать. Да и кстати нужно теперь во что бы то ни стало освободить своих из заключения. Я это предприятие беру на себя. Ты мне только дашь с десяток молодцов, а в общем ты, братец, молодчага — хвалю.
Всю ночь и следующий день Арону на давали ни спать, ни отдохнуть. То и дело часовые из лесу приводили в лагерь вооруженных и невооруженных крестьян, бежавших из своих деревень. Они шли и поодиночке, и целыми десятками. Но с семьями приходило мало.
К вечеру второго дня Арон насчитывал в отряде целых сто двадцать шесть человек; из них больше половины было вооружено. «Хорошо наградила оружием деревню демобилизация 17 года», думал Арон.
Днище оврага запестрело телегами, шалашами, босоногими, волосатыми людьми. Горели целыми днями костры (по ночам Арон запрещал зажигать что бы то ни было в стоянке). Шумела людская речь, резвились в песке и у быстрой речки нагие ребятишки.
Когда стемнело, пришел Федор. Он ходил к местечку.