В то же время происходит процесс укрепления авторитарных тенденций в руководстве самой большевистской партии. Все политическое руководство концентрируется в руках В.И Ленина, а организационно-административная работа была подчинена Я.М. Свердлову, который одновременно возглавлял ВЦИК и курировал деятельность советского аппарата. В какой-то степени этого требовала чрезвычайная ситуация — гражданская война, глубокий экономический кризис, нехватка квалифицированных кадров в самой партии. Но подобная практика в корне убивала традицию коллегиального руководства, и нисходящие партийные структуры ориентировались на стиль руководства верхов. Это не было проявлением чьей-то персональной воли, это был объективный процесс, который прекрасно объяснил в своей книжке И. Юренев: «Бюрократизм источником своим имеет иерархическое построение государственного аппарата Советской Республики. Это основа бюрократизма»[378]
. Действительно, как гласит умная английская поговорка, «каждая иерархия рождает своего папу римского». Став частью государственного аппарата, боль- шевистская партия была вынуждена перенимать новый стиль личных взаимоотношений, очень далекий от тех, ко- торые царили в партии до 1917 года. Юренев был вынужден констатировать: «Товарищеские отношения заменяются не только чисто деловыми и «служебными», а часто прямо враждебными… Бросив самый беглый взгляд на составные элементы нашей партии последних полутора-двух лет, — мы должны признать, что по сравнению с 1917 г. — я не говорю уже о 1903 г. — 1907 г. — партия представляет гораздо менее крепкий внутренней спайкой организм»[379]. И в этом тоже не было ничего удивительного, ибо, вбирая в себя представителей различных социальных групп и различных категорий служащих, партия превращалась в слепок общества со всеми присущими ему противоречиями. В этой новой ситуации уже и помыслить было невозможно о внутренней сознательной дисциплине. Дисциплину в такой партии можно было поддерживать только с помощью чисто административных мер и дальнейшей централизации руководства, которые, вольно или невольно, убивали внутрипартийную демократию. Впоследствии даже появляется термин — «милитарная дисциплина». Ленин пытался оправдать курс на дальнейшую централизацию следующим образом: «Партия наша теперь является менее политически воспитанной в общем и среднем… чем необходимо для действительно пролетарского руководства в такой трудный момент, особенно при громадном преобладании крестьянства, которое быстро просыпается к самостоятельной классовой политике»[380]. Для Ленина было очевидно, что возврат к той политике, которая проводилась в первые постоктябрьские месяцы, чреват экономическим хаосом и ведет в дальнейшем к росту анархии, что играет на руку «мелкобуржуазной стихии» в лице, прежде всего, крестьянства. Политика централизации управления в данной ситуации — при всех своих минусах — с точки зрения Ленина была единственно возможной, а все сопутствующие этой политике негативные моменты Ленин считал возможным устранить или нейтрализовать силовыми методами, опираясь на чрезвычайные комиссии, ревтрибуналы, а затем и на «рабоче-крестьянскую инспекцию». Происходит дальнейшая абсолютизация государственного насилия, как единственно приемлемого революционного метода достижения целей. Как справедливо заметил Е.Г. Гимпельсон, большевики никак не могли понять, «что любое государство, независимо от общественного строя, не может существовать без обслуживающего его социального слоя чиновничества, являющегося носителем бюрократизма. Большевики не признавали, что бюрократизм — атрибут любой организованной системы управления и намеревались покончить с этим злом «одним ударом»[381]. Часть большевиков видела панацею от бюрократизма в «орабочивании» аппарата управления, именно с этих позиций выступила в течение 1920 года т. н. «рабочая оппозиция», но это была еще одна иллюзия, на развенчание которой ушло несколько лет практической деятельности и ожесточенных дискуссий внутри самой партии большевиков.