Болшевцы

— А ты еще раз поговори. Я вот раз по двадцать в день одно и то же разъясняю. Ничего не поделаешь, приходится. Думаешь, большое удовольствие одно и то же долбить? А ведь долблю, иному месяц подряд в голову вдалбливаю. И, знаешь, в конце концов помогает.

Осминкин покраснел. Он вспомнил, сколько раз говорил ему Федор Григорьевич о всяких его скверных привычках и как сам он слушал в пол-уха, чтобы сейчас же забыть. А теперь вот он, Виктор, жалуется ему на «своих», на поразительную их несознательность.

— Поговорю еще, Федор Григорьевич, — пообещал он, торопливо выходя из комнаты.

Мелихов посмотрел ему вслед, улыбаясь, думая: «Этот парень крепко корень пустил!»

Выполненную часть срочных заказов решено было немедленно сдать заказчикам.

Мелихов встал рано. Из кухни к безоблачному небу только что поднялся первый сизый дымок. Нужно было поторопить с упаковкой кроватей, выполненных мастерской коммуны, чтобы не опоздать к утреннему поезду. Сдача заказа была поручена Накатникову и Румянцеву.

Мелихов посмотрел на небо, на Костино с его ветхими избами, на ярко зеленеющие поля… Что такое? На участке, намеченном Осминкиным под футбольную площадку, копошились какие-то люди с мотыгами, граблями, лопатами. Их было человек двадцать. Доносились их звонкие голоса.

«Коммунары, — удивился Мелихов, — но ведь еще не было даже звонка!»

Он поспешно прошел к площадке. Собранные в кучку пустые консервные банки блестели на утреннем солнце.

— После завтрака кончим! — кричал кому-то Осминкин.

— После завтрака тоже работа будет… Тут на весь день хватит делов.

Осминкин катил тачку, нагруженную черной землей. Он давно приметил Федора Григорьевича. На раскрасневшемся лице Осминкина сияла улыбка гордости и торжества.

— Как же ты их уговорил? Да еще ни свет, ни заря! Как же это они тебя послушались? — вполголоса спросил Мелихов.

Осминкин опустил тачку.

— Решили мытищинских вызвать на состязание!.. Стыдно гостей-то будет принимать на плохом поле, — сказал он тоже вполголоса и хитро подмигнул Федору Григорьевичу.

Упаковка кроватей была окончена. После завтрака Накатников и Румянцев тронулись к станции, сопровождаемые приятелями. Кровати сдали в багаж.

— Счастливо оставаться, работнички! — кричал Накатников в открытое окно двинувшегося поезда оставшимся на платформе товарищам. — Передадим поклон Москве!

— Не подкачайте!

— Будьте уверены!

Сидя в вагоне, приятели покуривали, слушая нарастающий с каждой минутой гул колес. В открытое окно вагона стремительно влетал теплый ветер, и зеленые пространства, плавно кружась, плыли навстречу им.

Иногда, посмеиваясь, они говорили:

— А вдруг не примут?

— Что ты! Работа отличная.

В Москве они погрузили багаж на извозчика.

— Куда, Накатников? — хитро прищурив глаз, спросил Румянцев. — Тебе в Москве каждая подворотня знакома.

Накатников засмеялся и, хлопнув легонько ладонью по спине извозчика, крикнул:

— К Варварским. В мебельный склад ГУМа. Шевели, папаша!

Заведующий мебельным складом ГУМа отвел болшевцев в полуподвальное помещение.

— Вот здесь, — сказал он, — разложите ваши кровати, а я через полчаса зайду.

Ребята переглянулись.

— Стоит ли беспокоиться… Работа первый сорт!

У заведующего была добродушная лысина и близорукие глаза.

— Нельзя. Каждая работа должна быть проверена.

— Ладно, — согласились болшевцы.

В полуподвале было темно и душно. Ребятам хотелось скорей сдать кровати, чтобы до отъезда побродить часок по Москве.

Они сняли чехол с первой кровати и начали натягивать на раму брезент. Но тут произошел неожиданный казус. Петли брезента никак не хотели зацепиться за крючки. Деревянная рама поскрипывала от усилий.

— Вот чорт! — выругался Накатников, вытирая выступивший на лбу пот.

— Отставим пока — возьмем другую, — посоветовал Румянцев.

Но и с другой дело не ладилось.

Через полчаса к ним спустился заведующий, молча посмотрел на их работу и ушел.

— Р-работнички! — почти закричал Накатников, ударив ногой по кровати. — За такую работу бить надо!

Румянцев высасывал кровь из ободранного пальца, сплевывая на цементный пол:

— Приеду — душу из слесарей вышибу. Срамиться нас послали сюда!

Снова, кряхтя от натуги, они натягивали брезент. На смену злости пришло отчаяние. Отдыхая, они жадно курили, не глядя друг на друга.

Через два часа, когда снова пришел заведующий, они успели разложить только восемь кроватей.

— Ну ладно, — сказал он. — Можете итти.

Вернулись они в коммуну поздно, голодные и злые. На кухне, проглатывая ужин, они рассказали обо всем собравшимся ребятам.

— Из-за вас, чертей, кровь проливали, — закончил Накатников и, бросив на стол кусок хлеба, показал им свои ладони.

— Взгреть кого следует за это нужно, — согласились ребята.

Они рассказали Накатникову и Румянцеву происшествие, обнаружившееся в их отсутствие. Кто-то обокрал инструктора столярной — дядю Леню — пожилого, добродушного человека, недавно прибывшего в коммуну. У него украли охотничье ружье и одеяло.