Когда машина тронулась, Михаил сделал ещё приличный глоток из небрежно прихваченной со стола в кухне и спрятанной в карман пиджака бутылки и принялся выяснять, куда и зачем они едут. Потрепался немного в своём обычном стиле, а когда решил, что впечатление произведено и девушка достаточно
Когда определённая Галиною граница
Репортёр даже не возмутился, но немедленно впал в задумчивость, из которой не выходил до момента прибытия в место назначения.
Яланская без церемоний вытолкнула его из машины прямо в объятия Фёста, как могла, очаровательно улыбнулась обожаемому ею полковнику (не сразу поняв, что Фёст — не Секонд), спросила, может ли она ещё чем-то помочь, получила ответ, что больше всего она поможет, контролируя порученный ей объект, не менее важный, чем даже и Кремль. И вознаграждена Галина будет в той же мере, как непосредственные участницы боевых действий.
Это поручицу не слишком вдохновило, она поджала губы и скомандовала водителю, будто извозчику-лихачу:
— Гони!
Осадок у неё в душе остался неприятный. Подруги, значит, себе в ярком деле кресты зарабатывают, а она со штатскими придурками в безопасном месте возиться должна. При всей её родственной причастности к «высшим кругам» Галина ещё не сообразила, что тёплое и почти интимное (не в том смысле!) общение с будущими соратниками будущего правителя России может принести намного больше «бонусов», чем беготня с автоматом по подмосковным лесам.
Фёст радостно сообщил Воловичу, что если мозги у него ещё чуток работают, то сегодня он может войти в анналы мировой журналистики наряду…
— Да неважно с кем, сам придумаешь. Самый цимес будет вот в чём. Я тебе сейчас правду скажу, чтобы заранее знал, как настраиваться. После того, что ты видел вчера, мы наносим ответный удар. Думаю, в течение ближайших суток власть будет возвращена законному Президенту. Всяческая незаконная оппозиция, хоть правая, хоть левая, хоть радужная, будет, как бы поизящнее выразиться, — искоренена. Наиболее радикальные её элементы — физически. А ты всё это дело опишешь в восторженных тонах. Материал немедленно пойдёт как в наши, так и западные издания. Фотографии тоже будут. Самые что ни на есть…
— Извини, Вадим, — осторожно начал Волович, потирая всё ещё зудящую щёку. Теперь пощёчина от Яланской (кстати, репортёр за последние три часа пребывания в Столешниковом, где она ему наливала «по потребности» и шутила, что называется, напропалую, «влюбился» в неё настолько, что теперь даже несравненные глаза и формы Людмилы подзабылись) казалась ему завуалированным поцелуем. Вот так, кстати, некоторые люди становятся мазохистами. Воловичу такое превращение, несомненно, пошло бы на пользу. Зато Ляхова (то ли американца-экстрасенса, то ли отечественного «альфовца» или «каскадовца») он опасался всё больше и больше. Этому рафинированно-интеллигентному парню пристрелить ближнего — как нечего делать. Видели, знаем.
— Извинить не могу, — твёрдо сказал Фёст, припомнив Булгакова, — поскольку не знаю, за что. Излагай.
— Ну как тебе сказать… Ты представь — такой мой текст просто не поймут. Скажут, что это под давлением или вообще не мной написано. Мы ведь давно внушили мировому сообществу…
— Ты знаешь,
— Откуда, откуда ты знаешь? — оторопело спросил Волович. Свидетелей, кроме водителя, не было, а что почти неуловимого взгляда и жеста Яланской Ляхову оказалось достаточно, он не сообразил.