Большие батальоны

— Слушай, Людк, — сказала Герта, переодеваясь перед зеркалом от пола до потолка, — а на кой мы здесь по магазинам бегаем, время и деньги тратим? Приходи сюда, заказывай и бери. Натуральный индпошив, ты глянь, сидит, как влитая, — она повертела бёдрами, поворачиваясь к венецианскому (наверняка!) стеклу то боком, то задним фасадом. Людмиле вдруг показалось, что отражение в своих движениях чуть запаздывает по сравнению с оригиналом и даже вообще повторяет их не совсем точно.

Нет, это уж полная ерунда. Она скорчила сама себе издевательскую гримасу и — опять та же иллюзия! Чисто шизофрения какая-то.

— Да, наверное, — ответила она, стараясь забыть о случившемся наваждении, — гардероб всё-таки для служебных целей предназначен, вот и реагирует на действительную потребность, а не на бабские капризы. То же, что и с деньгами в кабинете, появляются только те, что сейчас нужны. Какой-то домовой за этим делом присматривает, не иначе.

— Ладно, выйдешь за Фёста замуж, станешь здесь хозяйкой, тогда во всём разберешься, а сейчас побыстрее давай, начальник ждёт…

От слов Герты о возможном замужестве сердце у Людмилы слегка ёкнуло. Понимала, что к этому дело, в общем, и идёт, но всё равно не верилось, что ли. Она до сих пор не представляла, как вообще случится в первый раз «это самое». У Вельяминовой, по её словам, вышло очень легко, просто и естественно, но примерить такую ситуацию на себя не получалось. То, чему учила Дайяна, вообще всё, что она знала об этой стороне жизни, как будто совсем другого касалось, а что вдруг самой придётся каким-то образом дать понять Вадиму, что она, наконец, согласна, представлялось неотчётливо. Вот он вдруг скажет: «Так выйдешь за меня?», или, несколько возвышеннее: «Я прошу тебя стать моей женой», и что дальше? Покраснеть, смущённо кивнуть и полностью отдаться естественному течению дальнейших событий, или всё должно быть как-то по-другому? А если выйдет совсем не так и «любимый мужчина» вообще не сделает ей этого самого «предложения»? Предпочтёт не связываться, точнее — не связывать себя…

Вон у Герты с Мятлевым всё просто и заранее понятно: дела отдельно, эмоции отдельно, и никаких душевных терзаний подруга не испытывает. А она — не может, ей сначала обязательно, чтобы любовь…

Она бросила ещё взгляд на отражения в зеркале, своё и Герты, состроила гримасу, показала себе язык, резко развернулась на каблуках и отправилась за пленником.

Продолжая мысленно накручивать себя, она вошла в ванную, где на коротком поводке сидел бывший генерал. Наручники местного образца гуманнее, чем в мире Фёста, цепочка у них длиннее, они сохраняют больше «свободы личности». И воды из крана попить можно, и по нужде сходить, и поспать на дне ванны, если сидеть надоест.

Видимо, Вадим был прав — форма, начищенные, не по-здешнему поскрипывающие сапоги (секрет сапожника), крахмальный халат в сочетании с чуть взъерошенными платиновыми волосами, ангельским личиком, на котором сверкали раздражением глаза, предназначенные для совсем другого выражения, нервно вздрагивали губы, от которых ждёшь только располагающей улыбки — произвели на задержанного запланированное впечатление. Не зря он после пережитого азарта и куража уже видимой, рукой подать (как Кремлёвские башни или Ленинградские окраины в немецкий полевой бинокль), победы, внезапного, катастрофического проигрыша, плена, восемь часов просидел на цепи, подобно шелудивому псу, да ещё и в темноте, и со всеми физиологическими унижениями. Было время подумать, перебрать все варианты, сто раз вспомнить слова суки Мятлева, опять удержавшегося в стане победителей, насчёт людей, для которых любые УПК, правила и конвенции — не осязаемый чувствами звук.

Судя по тому, как они разделались с отборными бойцами генеральской команды, ехавшими всего лишь, чтобы доходчиво объяснить Президенту нынешний политический расклад — так оно и есть. Погибшие сотрудники для собственного удовольствия убивать никого не собирались, они лишь исполняли приказ: «возможное сопротивление решительно пресечь». А вот их именно убили, быстро, чётко и хладнокровно, не оставив взамен ни одного своего трупа.

А теперь, значит, пришла и его очередь…

— Да вы не нервничайте так, Николай Фёдорович, — удивительно мелодичным голосом, но совершенно циничным тоном сказала красавица в медицинском халате (докторшей она не выглядела совершенно), — если у вас мочевой пузырь полон — опорожнитесь, я даже отвернусь. А то очень неудобно — для вас, конечно, — будет, если за разговором непроизвольно сфинктеры откроются…

Генерал хотел гордо промолчать, но как-то само собой вырвалось жалкое:

— Не надо, обойдусь…

— Смотрите, я предупредила. У меня для вас запасных кальсон нет. Тогда — вперёд и не дёргаться!