Большие дела

— За Злобиным. Да он и на Галину Леонидовну намекал. Явно что-то затевает человек. Я отказался, и он решил, будто я передумаю, посидев в камере. Может прессануть хотел, я не знаю.

— А ты что, со Злобиным знаком? — хмурится он.

— Да, мы с ним земляки. Он человек порядочный и очень толковый, на мой взгляд.

— И что, вы настолько близко знакомы, что ты можешь знать о каких-то там тайнах?

— Никак нет. Работу он со мной не обсуждает. Ни разу такого не было.

— Чего же тогда?

— Думаю, за этим майором Плешивцевым стоят другие люди, покрупнее. И, возможно, они пытаются готовиться к новым временам. Вот и пытаются провернуть что-то типа переговоров Вольфа и Даллеса за спиной у всех.

— И что это за времена такие? — хмурится Чурбанов.

— Неловко говорить об этом… — качаю я головой.

Тем более в коридоре, где каждую секунду раздаётся «здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант».

— Давай без стеснений. Мы тут один на один, да?

Ну, типа… не совсем. Я киваю.

— Хорошо, — я понижаю голос. — Я имею в виду времена, когда Леонид Ильич… не сможет уже защищать вашего шефа.

— Ты про Щёлокова? — вслед за мной говорит тише и он.

— Да, — киваю я, — про Николая Анисимовича.

Чурбанов смотрит на меня в упор. И взгляд его, кажущийся на архивных фотографиях кротким и ласковым, становится жёстким и опасным.

— И что же тогда произойдёт?

— Не исключено, что придёт к власти кто-то из параллельной структуры…

— Тёзка мой, думаешь? — сводит брови генерал. — Это тебе Злобин сказал?

— Нет, он со мной на подобные темы не разговаривает. Это чисто мои собственные соображения.

— Чтобы так соображать нужно информацией обладать. Ладно, здесь действительно не место на такие темы разговаривать. Вечером приезжай, коньяк будем допивать. Интересно узнать, что в голове у молодого поколения.

Он пытается смягчить углы, но я вижу, что он крайне встревожен этим разговором и непонятной ситуацией. И даже по лицу проносится мысль, не зря ли он меня отбил у Плешивцева.

— Я пас, Юрий Михайлович, — улыбаюсь я в ответ. — Приеду, конечно, но пить не буду.

— Не понравилось что ли?

— Понравилось, конечно, но я едва выжил, честно говоря. Так что повременю пару годиков до следующего раза.

На этом мы прощаемся. Он остаётся, а я ухожу восвояси. Возвращаюсь в гостиницу и поднимаюсь в казино. И надо же, первый кого я вижу — это Абрам. Он морщится, перегибается набок, но ходит самостоятельно и выглядит вполне живым.

— Мамука Георгиевич, да вы настоящий герой!

Я улыбаюсь и жму ему руку.

— Герой-герой, бок с дырой, — морщится он.

— Ну как вы, разрешили врачи ходить?

— Врачи лежать разрешили, — вступает Амир. — Но наш Мамука Георгиевич лучше врачей всё знает, сам им расскажет, что надо делать, а что нет. Правильно я говорю?

— Амир, прекращай, понял? Тут тебе не политбюро, чтобы критику разводить. Где Пёстрый, скажи лучше. Пойдёмте в сторонку отойдём.

— Не знаю, где Пёстрый. Послал Зайца и Фомку к нему. Звонили, говорят, найти не могут. Я велел ждать пока что.

— Чует, сучонок, что в косяках весь, — кивает Абрам. — Думаю, пацаны его не дождутся. Свалил уже, наверное.

— Да куда валить-то? Маляву нарисуем, нигде не спрячется.

— Теоретически, — пожимаю я плечами, — он может и под защиту Ашотика метнуться.

— Да и хрен с ним, — машет рукой Мамука. — Достанем рано или поздно. Невелика шишка, чтобы о нём столько говорить. Что будем делать с этим обезяном?

— С Ашотиком? — уточняет Амир.

— А ты ещё какого-то обезяна знаешь? Ну-ка, молодой горячий, что думаешь?

Абрам поворачивается ко мне и смотрит в упор.

— Я думаю, — чуть помолчав, отвечаю я, — что этим покушением он перешёл все мыслимые границы. Если до этого речь шла о конкуренции, то теперь вопрос стоит совсем иначе. Он захотел физически устранить соперника. Ну, и тут, собственно, говорить даже не о чем. Либо мы… ну, то есть вы даёте полноценный ответ…

— Асимметричный? — хмыкает Мамука.

— В данном случае, лучше симметричный, но более успешный. Либо, об вас все будут ноги вытирать. Ну, а раз так, стало быть, ничего другого не остаётся, как просто зачистить поляну и оставить выжженную землю. Уничтожить до последнего бойца. Я это так вижу. С угрозами существованию ничего другого не сделать, мне кажется.

Воцаряется молчание.

— Всё правильно говоришь, — наконец прерывает тишину Абрам. — Но тогда возникают вот какие вопросы. Как быть с ментами? Они на дыбы встанут. Могут конкретно ответочку прислать. А потом, у нас не Варшавский договор, регулярной армии нет. Надо авторитетных людей просить…

— С авторитетами по-любому вам придётся провести переговоры, — соглашаюсь я. — Собрать на свою сторону сочувствующих, посрамить несогласных и привлечь яркими победами колеблющихся.

— Ты агитатор, в натуре, — хмурится Абрам. — Конкретно скажи. Что с мусорами делать будем?

— Попробуем с ними договориться, объясним, что сами, без Ашотика справимся. И всё даже лучше, чем было станет, денег больше, стабильности больше, удовольствия больше.

— Они же знают, что мы с «конторой» в деле, — с сомнением говорит Амир. — Зачем им такой вариант вообще?