— Я и сам знаю, что купишь, не сомневаюсь. Ну, и вот. Купил ты мороженое и протягиваешь ей. Она радуется, благодарит тебя и вся сияет. И тебе тоже приятно, доставил человеку радость просто так, приятно же. А мимо проходит училка. Историчка, Алла Никитична. Она тоже улыбается, но как-то хитро и пальчиком грозит, типа ай-яй-яй, Терентьев, шалунишка ты. Ну, и всё на этом, конец эпизода. А потом ты стоишь на переменке с Юлькой, любезничаешь, договариваешься, что она к тебе на хату придёт, пока дома нет никого и тут опять эта историчка. А, говорит, Терентьев, ну как понравилось той девочке мороженое? А у самой глаза хитрые такие, мол, знаю я тебя, юного кобеля.
— Ну я же не так, Егор! Ну ты чего! Я просто… я хотел…
— Да я не в обиде, Андрюх, что было, то прошло, проехали. Ты просто на будущее подумай. Не всё может быть таким, как кажется со стороны. Ладно, не будем больше об этом. Как в школе дела? С уроками есть проблемы?
— Нормально, — хмуро отвечает он. — Будешь ещё кофе?
— Ага, буду. Наливай. Историчка, кстати, та ещё кикимора, если будешь пропускать, она тебе оценку снизит.
Открывается входная дверь и наш разговор прерывается.
— О, вся мафия в сборе, — говорит Платоныч, заходя на кухню. — Привет, народ! Ты когда приехал, Егор?
Он ставит картонную коробку из-под вина, забитую продуктами.
— Часа два назад, наверное, — улыбаюсь я.
— Ну, тогда с приездом. Как дела? Что там новенького?
— Да… — пожимаю я плечами. — За день твоего отсутствия кое-что успело произойти.
— Значимое или мало значимое?
— Ну как сказать, — хмыкаю я.
Раздаётся звонок телефона.
— Андрюш, послушай, — кивает дядя Юра, — тебя, наверное.
Трыня выбегает в прихожую.
— С Юлей со своей по два часа треплется, — качает Платоныч головой.
— Ну, дело молодое, — усмехаюсь я. — Все через это проходили.
— Ну да, ну да… Ладно, давай, рассказывай.
И я рассказываю. На подробностях похищения особо не останавливаюсь, больше внимания уделяя его последствиям.
— И что, Чурбанов нормально воспринял, что ты не просто любимчик его жены?
— Особо виду не показал. Он довольно хорошо владеет лицом, надо отметить.
— Ну это понятно, при его-то должности.
Заходит Трыня.
— Юлька? — спрашиваю я.
— Ага.
— Привет передавай.
— Ладно.
— А Чурбанов не подумал, что ты специально через Галину к нему зашёл? Или, вернее, что тебя, например, гэбэшники подвели.
— Надеюсь, нет, так-то я парень из провинции, делом доказал, так сказать, весь на ладони, всё проверить можно. Хотя, не знаю, конечно…
— Чурбанов? — улыбается Трыня, — это что, настоящая фамилия или кличка такая?
— Это фамилия замминистра МВД, — отвечает Платоныч.
Меня будто иглой колет в грудь. Я ведь действительно к Андрюхе, как к брату отношусь, но вот эта странная дружба с Эдиком меня очень напрягает. Я надеюсь, после сегодняшнего разговора он правильные выводы сделает, но… Вот именно, но…
Скотина этот Снежинский, теперь его призрак постоянно будет вставать между мной и Трыней, отравляя чистосердечные отношения и сея подозрительность и недоверие. Куда бы его деть подальше… На стройку какую-нибудь законопатить? На БАМ, товарищ, на БАМ!
Утро я начинаю на фабрике. Хочу всё-таки поболтать немного с этим гусем. Захожу в комитет и — на тебе, он тут как тут голубчик, сидит с Галкой воркует.
— Здравствуйте товарищи, — говорю я. — Чем занимаетесь?
Галя смотрит на меня с испугом, словно я её поймал за чем-то постыдным. Ну, после вчерашнего, это понятно. Я же дал задание выпнуть Снежинского. Но сказать-то я сказал, да вот только и сам понимаю, что выполнить моё поручение нельзя. Голосование прошло, разголосовать не получится.
Зря я Гале сказал, чтобы проводила плановое собрание, не дожидаясь меня. Зря. На собраниях присутствовать самому нужно. Нельзя к обязанностям спустя рукава относиться, иначе вот такие сюрпризы будешь постоянно получать.
— Планы на день сверяем, — отзывается Снежинский.
Выглядит он спокойно и уверенно. Выбешивает он меня. Ловлю себя на мысли, что едва сдерживаюсь, чтобы не пропнуть ему по уху, как недавно поступил с Плешивцевым.
— Галя, ты не могла бы нас оставить на минуточку с Эдуардом Фридриковичем?
Она быстро встаёт и, потупив взор, кивает, а потом выбегает из кабинета. Эдик смотрит честными, доверчивыми и невинными глазами. Очень хочется нахлобучить ему на голову большой кубок, стоящий над ним на полочке.
Я сажусь за стол напротив него, складываю руки и внимательно смотрю ему в глаза.
— Ну что, Эдуард Фридрикович, значит ты никак не успокоишься?
— В каком смысле, Егор Андреевич?
— Ты мне скажи. И как ты в комитете комсомола очутился после того, как тебя поганой метлой погнали из обкома?
— Ну, в правах же меня не поразили, — уверенно говорит он. — Я остался комсомольцем. Вот, товарищи оказали доверие и избрали вместо выбывшей на учёбу Кургановой. Хочу принести пользу на посту начальника штаба КП.
— Хочешь, значит, Прожектор возглавить? — уточняю я.