Большие гонки

Плечом я указал на незашторенное стекло. Он мгновенно все понял и с воплем бросился на меня, оказавшись гораздо проворнее, чем я ожидал… Может быть, оскверненная страсть придала ему эту силу. Пока я старался спрятать заветную пленку в карман, он уже был возле меня. Кассета отлетела, а я рухнул на пол вместе с Бамбером. Тем не менее я не забыл выставить вперед руки, чтобы смягчить падение.

Он был гораздо тяжелее и сильнее, чем казался. Тем более, что его научили кое-чему, скорее всего на былых занятиях по самообороне. Мы катались по полу, создавая гротесковую композицию из голых членов и роскошных одеяний. Он рыдал от ненависти и все время повторял: «Свинья, свинья, свинья!», пытаясь ударить кулаком в горло или коленом в пах.

Не думайте, что я был хладнокровен и точен. Не было ни того ни другого. Я сражался против того, кто был сильнее меня, хорошо использовал элемент внезапности, и обладал силой выше средней. У него были все основания меня изувечить. Но в конце концов и я был не лыком шит, и имел не меньшие основания остаться целым и невредимым. Так что в конце концов он забыл обо всем и только жалобно хватал ртом воздух в ожидании последнего удара.

Я поднял пленку и осмотрелся вокруг, ища какое-нибудь оружие. Был большой штык, французский, способный проткнуть насквозь, но не легко ранить. Он лежал в пачке нетронутых писем. Я взял его, несколько раз взмахнул и повернулся к Чимсу. Тот стоял на четвереньках с поникшей головой, но уже восстановив дыхание. Я остался в стороне, спокойно дожидаясь, пока он сможет заговорить.

— Отлично, Бамбер, — проворчал я, — Полагаю, что теперь ты умеришь свой гнев, и мы сможем поговорить о деле.

Он поднял голову. В глазах читалась бессильная ненависть.

— По крайней мере, если ты не ответишь мне на все вопросы, копии этого фоторепортажа о твоей недавней деятельности будут посланы твоим родителям, коллегам, в бригаду полиции нравов на Вест-Энд Сентрал и всем тем, кто придет мне на ум. С указанием места, где вас можно накрыть.

— Чтобы облегчить тебе размышления, посмотри на этот прекрасный штык. Я не могу позволить себе убить тебя, но мои наниматели не сочтут излишним, если я слегка тебя порежу. Ну же, Бамбер, ну!

Он дополз до кровати и улегся там.

— Ты негодяй, Джаспер, невероятный мерзавец.

Должен сказать, что он прав. Я был ничтожен даже в своих собственных глазах. Но я был взволнован и боялся проиграть, тогда последует не головомойка у родителей, а моя отставка… Можно было действовать проще, но я вынужден был применить силу, чтобы он понял все… В каком-то смысле его подчиненное положение не облегчало мне жизни, напротив.

— Перестань ругаться. Вернемся к сейфу 2371. Ты говорили об этом с вашим французским другом. Теперь расскажи мне.

Он покрыл меня ещё раз, используя не только детские термины «свинья» и «корова», но и кое-что покрепче. Теперь он был готов к разговору.

— В куртке.

Я деликатно порылся во внутренних карманах и нашел большой конверт. Печать была сорвана. Вместо адреса напечатано одно слово: «Петерс». Внутри оказалось письмо на превосходной бумаге, тоже отпечатанное на машинке:

«П/152…» и ниже мелким шрифтом: «Для уточнения встретится с мадам Меланией Омега, Сен-Тропе, Франция».

Все было подлинно, тем более чувствовалась лапа Петерса, когда я заметил, что на печати изображен двуглавый орел австро-венгерской империи.

— А твой французский дружок, куда он так быстро исчез?

Чимс невнятно пробурчал.

— Я не скажу, ты не заставишь меня предать друга.

— Я не заставлю? — переспросил я холодно и сделал несколько шагов к кровати, где он лежал. Чимс зарылся в одеяло.

— Послушай, дорогой Бамбер, ты ввязался в слишком крупную аферу. Я сознаю, что это не твоя ошибка, но что до француза, он тебе не друг… Ему нужно то же, что и мне. Поэтому не воображай, что ты изменяешь любовнику.

Я думаю, что он с самого начала знал, что тот его использовал, и этим объяснил его неожиданную вспышку.

— Не воображайте, что я не воспользуюсь этим штыком, вы заблуждаетесь, — добавил я для пущей важности.

Вот тут он и решил оправдаться и, тем самым, повысил мои шансы услышать то, что я хотел.

— Он поехал в лондонский аэропорт. Его самолет на Ниццу вылетает через полчаса.

Он улыбнулся, убежденный, что его французский друг недосягаем для кровавых рук Макальпина.

— Как его имя, или вернее, под какой фамилией он фигурирует в паспорте?

— Пьер Руссен.

Раз уж он начал говорить, не остановится. Покаяние принесет вам столько подробностей, или, вернее, измена обрушит их на вашу голову… Но он считал, что в любом случае его друг в безопасности. Я же направился к телефону и набрал по памяти номер службы безопасности, предназначенный только для экстренных случаев. До сих пор мне даже в голову не приходило, что им когда-нибудь придется воспользоваться.

Какое-то время раздавались гудки, затем послышался голос. Я постарался вспомнить формулировку, которой учил меня Руперт Квин.

— Операционная, — сказал бесцветный голос из специального отделения.