Большие каникулы

Спор был в разгаре и можно с уверенностью утверждать, что охватил уже всех присутствующих, когда вдруг появилась новая версия. Правда, и она не всех убедила, хотя аргументы в ее пользу были довольно-таки вескими. И самый веский из них — то, что соответствующее лицо, приводя свои доводы, ничуть не колебалось и десять раз в минуту повторяло «честное слово»:

— Честное слово, это мое. Это моя черновая тетрадь, честное слово. Это мой черновик, ребята, честное пионерское.

Верить ему? Или не верить?

— Парень говорит правду, — утверждали некоторые. — Не будет же он ни с того ни с сего бросаться своим честным словом?

— Но тогда почему он не может объяснить ни какни для чегоон этот предмет использует? Пусть покажет, да, пусть покажет, как можно пользоваться такой тетрадью?

Правда, показать мальчик не смог. Он только растерянно топтался на месте и по-прежнему бормотал:

— Честное слово, это мое, честное пионерское… Изыскания продолжаются. Предмет до поры до времени выставлен в школьном музее с надписью, весьма уместной и в то же время достаточно осторожной: «Руками не трогать!»

ЛЕТОМ БУДЕТ ТЕПЛО…

— ТОВАРИЩ ДИРЕКТОР…

На глазах у парня слезы. В руке он мнет апельсинную корку и от волнения и гнева вот уже несколько минут не может выговорить ни слова. На дворе холодно, пронзительный ветер рвёт бельевую веревку и острые иголочки снега секут крышу дома.

— Ну говори, — повторяет, наверное, уже десятый раз директор школы. — Ну давай, давай, что тебя так расстроило? «Почему ты задерживаешь меня здесь, неодетого?»— хочет он спросить, начиная сердиться. Но мальчик так жалок и несчастен, что голос директора смягчается:

— Ну говори, что у тебя случилось?

Ах, что случилось? Легче сказать, что не случилось! В том-то и дело, что случилось — или не случилось — слишком многое. И поэтому ему так горько.

— Что-нибудь серьезное? Может быть, лучше ты расскажешь мне завтра? — директор треплет его по щеке и собирается войти в дом, но на лице мальчика написано такое отчаяние, что он останавливается, едва сдерживаясь, чтобы не чихнуть.

…Нет, не завтра, я должен рассказать вам сейчас, это дело не терпит отлагательств и я не оставлю его, пока не искореню их из общественной жизни нашего села. Я только одного прошу: вашего согласия и помощи в их изгнании — отсюда, из села. Не ради моего блага, а на пользу всего общества, потому что — вы этого не знаете — у нас здесь собралась целая шайка бездельников. И я один знаю их всех, по именам и фамилиям, знаю их адреса, их секреты, что они делают и что думают…

— Ну что ж, собираешься ты говорить или не собираешься?

— Да, потому что вы — самый добрый из всех, а я стою за справедливость и готов помочь вам провести полную очистку села от этих опасных типов, которые считают себя моими друзьями и у которых — вам это не известно — у всех есть карманные перочинные ножи и фонарики… Я расскажу вам обо всех и о каждом, у кого что есть и кто что задумал, потому что — вы этого не знаете — их ведь водой не разольешь и поэтому с ними очень трудно бороться. Вот я и пришел к вам, сказать, что эти бандиты опасны для всего человечества.

— Что с тобой, малыш? Почему ты молчишь?

…Я скажу вам все, товарищ директор, но вы должны мне помочь, и все это — в величайшем секрете, чтобы захватить их врасплох, когда они и не ждут.

— Почему ты молчишь? Хочешь, зайдем в дом?

…Нет, потому что дело это срочное, некогда время терять, ведь они сейчас, вот в эту самую минуту, направляются неизвестно куда… но в союзе с вами я могу захватить их всех.

— Чем я могу тебе помочь?

…Очень многим! Я хочу, чтобы вы мне сказали, где я могу достать к завтрашнему дню один самолет, два-три радиопередатчика, как у автоинспекции, и два-три пистолета с холостыми зарядами, один бумеранг, снотворное и автомобиль на гусеничном ходу, но с поплавками, как у подводных лодок — чтоб можно было выследить и окружить всю банду. Я не говорю — уничтожить, но напугать их так, чтобы они на коленях молили о пощаде…

— Ну все, я замерз. Ухожу, тем более, что ты не собираешься мне ничего говорить.

Оставшись во дворе один, мальчик постоял несколько секунд, потом громко высморкался и направился к воротам. И вдруг окаменел. На перекрестке послышались голоса, потом звон колокольчиков и свист бича, без которого не обходятся колядки и исполнение «плужка».

— Они! — горестно проскулил мальчик и уже навострил было лыжи…

— Эй, Фантомас! Ты куда? А мы тебя уже сколько времени ищем!

— Вы? Меня?

— Ведь мы же договорились встретиться в шесть часов у Гогу.

— У какого Гогу?

— У того, что возле моста.

— У какого моста?

— На околице.

— На какой околице?

И вдруг он просиял: у них ведь два Гогу и два моста, один — на одной, а другой — на другой околице. А посередке… недоразумение! Поэтому они и не встретились.

— Ну давай, бери свой барабан. Пойдем к товарищу директору. Громко и весело, особенно это «Эй! Эй!».