Большие люди (СИ)

Люся работает молча, разговаривать с этой… нет никакого желания. Но тишина длится недолго — у мамы Тимофея звонит телефон. И, слушая разговор, Люся начинает постепенно закипать. Ну как можно в таких выражениях о собственном ребенке говорить?! Вот зарекалась неоднократно — «Не судите и не судимы будете». Но ведь ребенок не виноват, что он такой! Как же можно о ребенке так?! Он же понимает все, большой уже! Прекращает работу.

— Выйдите, пожалуйста.

— Что?! — ярко-красные накрашенные губы даже приоткрываются от удивления.

— Вы мешаете мне работать. Выйдите в коридор, поговорите по телефону, потом можете вернуться.

— Я перезвоню, — бросает женщина в трубку.

Дальше снова все происходит в молчании. Мать демонстративно бросает на Людмилу недовольные взгляды, Люся же сосредоточенно работает, иногда улыбаюсь своему пациенту.

— Считаете, что вы лучше всех? — неожиданно зло спрашивает женщина. — Думаете, это просто?!

— Я так не считаю, — отвечает Люся ровно.

— У вас есть свои дети?

— Не думаю, что вас это касается, — тон ее по-прежнему ровный, но день явно сегодня не задался. И насколько хватит ее терпения — неизвестно.

— Значит, нет, — злорадно кивает ее собеседница. — Так-то легко строить из себя святую! А вы попробуйте сама вот с таким вот! Каждый день! Сил моих никаких уже нет! С этим идиотом возиться.

Люся на секунду прикрывает глаза. Ей бы промолчать. Не научишь и не объяснишь. Да и кто она такая, чтобы объяснять? Ну что же у нее за характер такой, что она не может смолчать, когда надо?!

— Не надо… — она выдыхает, уговаривая себя не заводиться, — не надо перекладывать на других свои проблемы.

— Это вы о себе?! Какие это я свои проблемы на вас перекладываю?!

— Это я о вас и вашем ребенке. Это ваш ребенок. Вы его произвели на свет. Вы несете за него ответственность.

— А этот кобель, значит, не несет?! Бросил нас, как только узнал, что… — у женщины в голосе начинают звучать истерические интонации.

Сцепила зубы. Ну же, Люся, молчи! Тебе только истерики в кабинете не хватает. Знаешь ведь, бывает такое, у мамочек таких деток нервы тоже порядком расшатаны. Ну, промолчи…

— Вы — мать, — произносит она негромко. — Неужели это слово для вас ничего не значит?

Та неожиданно всхлипывает. Вот, Людмила, довыпендривалась.

— Извините, — произносит Люся совсем расстроено. — Я не хотела вас огорчать. Просто…

— Да и вы простите, — та вытирает потекшую тушь. — Звереешь от такой жизни… — еще раз всхлипывает. — И вот за что мне все это?!

Людмила молчит, продолжая работать. Вопрос риторический. Да и ответа она не знает.

— Девушка, мы полчаса укола ждем! У меня ребенок маленький, между прочим!

— Извините, — открывает ключом дверь процедурного кабинета. — Медсестра у нас на больничном.

— А вы кто?

— Массажист. Замещаю.

— А вы умеете?

— Умею, — добавляет про себя: «На свою голову». Ведь и правда умеет, и хорошо умеет. И в колледже учили, и мать — процедурная сестра, которая, кажется, могла с закрытыми глазами в любую вену попасть, постоянно заставляла практиковаться. Дома уколы бабушке всегда ставила только Люся. — Но если сомневаетесь, можете не ставить. Дело ваше.

— Нет уж, ставьте! Мы столько ждали! И вообще! Я пойду заведующей пожалуюсь.

— Жалуйтесь, — пожимает плечами Люся. — Заведующая в курсе, сама же мне совмещение оформляла. Вот вы что, думаете, мне это надо?! — у нее вдруг прорывается усталость и раздражение. — У меня массаж по минутам расписан, а я тут еще на уколы бегаю.

Извинений она не дождалась. Но хоть возмущаться перестали.

День как пошел кубарем с утра, так и продолжился. Клиенты капризничали, один сеанс отменили без предупреждения, она приехала, а в квартире никого. А в финале ее «Ниву» еще припер во дворе по адресу последнего на сегодня сеанса здоровенный джип. Она минут пять пинала колеса, слушая завывания сигнализации. Пока на этот вой не вышел, наконец-то, владелец — лысый «красавец» с таким пивным пузом, что было очевидно: щегольская кожаная куртка с меховым воротников носится нараспашку не от того, что ему жарко. Он поочередно одарил обеих девочек — сначала Людмилу, потом Мальвину, недовольным взглядом, что-то пробурчал под нос, но машину убрал. И на том спасибо. Сил на скандал уже не было.

Дома закрылась в своей комнате, видеть никого не хочется. Пустота внутри. Как будто выгорает что-то, и ощущение, что нет ее вовсе. Лишь пустая хрупкая оболочка. Которую чуть тронь сильнее — и все. На том и закончится Люся Пахомова. И не станет ее больше.

Стукнула дверь, скрипнул матрас. Но свет так и не зажегся. Тишину комнаты нарушил вздох.

— Люсенька, доченька… Доконает тебя эта работа…

Мама. Понятно, что переживает. Но сил нет даже на разговор. Да и обсуждали это много раз, и свое мнение Люда не поменяет. Не сможет.

— Мам… я просто устала. День тяжелый, у нас процедурная заболела, я замещаю. Вот и умоталась. Да еще на дороге тяжело — снег опять пошел, ехать сложно…

Мамина рука ложится ей на плечо.