— Ну, Гендель, отвѣчалъ Гербертъ своимъ обычнымъ веселымъ тономъ: — мнѣ кажется, мы, съ отчаянія отъ нашей жаркой любви, смотримъ въ зубы дареному коню, да еще въ микроскопъ. Мнѣ кажется, что, устремивъ все наше вниманіе на одинъ пунктъ, мы совершенно не замѣчаемъ лучшихъ сторонъ даренаго коня. Ты, вѣдь, говорилъ, что Джаггерсъ съ самаго начала сказалъ, что ты имѣешь не однѣ только надежды. И даже еслибъ онъ этого не сказалъ, неуже-ли ты думаешь, Джаггерсъ такой человѣкъ, что взялся бы за твое дѣло, не бывъ увѣреннымъ въ его исходѣ?
Я согласился, что противъ этого возражать было трудно. Я сказалъ эти слова (люди часто такъ говорятъ въ подобныхъ случаяхъ), какъ бы неохотно преклонясь предъ истиной. Словно, я желалъ сказать противное!
— Я думаю, это важный пунктъ, продолжалъ Гербертъ:- и я полагаю, ты призадумался бы, чтобъ пріискать другой, поважнѣе. Что касается остальнаго, ты долженъ ждать, пока заблагоразсудится твоему опекуну открыть тебѣ тайну; а онъ долженъ ждать того же отъ своего кліента. Ты вѣрно прежде сдѣлаешься совершеннолѣтнимъ, чѣмъ узнаешь тайну твоего теперешняго положенія, а тогда, быть можетъ, тебѣ кое-что и откроютъ. Во всякомъ случаѣ, ты будешь ближе къ исполненію твоихъ надеждъ, ибо когда-нибудь они должны же исполниться.
— Какой у тебя счастливый характеръ! ты никогда не отчаиваешься, замѣтилъ я, восхищаясь его веселымъ настроеніемъ духа.
— Еще бы! возразилъ онъ:- у меня, вѣдь, только и есть, что надежды, и болѣе ничего. Однако, а долженъ сознаться, что все, мною сказанное, не есть ли собственно мнѣніе моего отца. Единственное замѣчаніе, которое я когда-либо отъ него слышалъ о твоихъ надеждахъ, было слѣдующее: «Дѣло, конечно, уже вѣрное, а то Джаггерсъ не взялся бы за него.» Теперь, прежде чѣмъ далѣе говорить тебѣ о моемъ отцѣ, или его сынѣ, и заплатить откровенностью за откровенность, я хочу тебѣ сказать кое-что непріятное — сдѣлаться въ глазахъ твоихъ на минуту положительно-гадкимъ и отвратительнымъ.,
— Ты не успѣешь въ этомъ, возразилъ я.
— Нѣтъ, успѣю! сказалъ онъ: — разъ, два, три — ну, я готовъ! Гендель! другъ мой, началъ онъ искреннимъ, хотя и веселымъ голосомъ:- я вотъ все это время думалъ, что, конечно, Эстелла не можетъ быть условіемъ для полученія твоего наслѣдства, если объ этомъ никогда не упоминалъ твой опекунъ. Правъ ли я, говоря, что онъ никогда не упоминалъ о ней ни прямо, ни изъ далека? Никогда, напримѣръ, не замѣчалъ ты, чтобъ у твоего благодѣтеля были свои планы на счетъ твоей женитьбы?
— Никогда.
— Ну, Гендель, по чистой совѣсти, я говорю вовсе не потому, что зеленъ виноградъ! Не бывъ связанъ съ нею никакими узами, можешь ты оставить ее? Я уже тебѣ сказалъ, что буду говорить непріятности.
Я отвернулся въ сторону, ибо моимъ сердцемъ овладѣло чувство, похожее на то, которое смутило меня нѣкогда въ день моего прощанія съ кузницею, когда я плакалъ, обнимая указательный палецъ столба. Мы оба нѣсколько минутъ молчали.
— Да; но, милый Гендель, продолжалъ Гербертъ, какъ ни въ чемъ не бывало: — если это чувство такъ глубоко вкоренилось въ душѣ юноши, столь романтическаго отъ природы и вслѣдствіе обстоятельствъ, то это дѣло серьёзное. Подумай о ея воспитаніи, о миссъ Гавишамъ. Подумай о самой Эстеллѣ. Не правда ли, ты теперь меня ненавидишь? Вѣдь, это можетъ повести Богъ знаетъ къ чему.
— Я самъ это знаю, Гербертъ, сказалъ я, не поворачивая къ нему головы:- но что жь мнѣ дѣлать?
— Ты не можешь оставить ее и забыть о ней?
— Нѣтъ, это невозможно!
— И не можешь попытаться, Гендель?
— Нѣтъ, невозможно!
— Ну, сказалъ Гербертъ, вскакивая со стула и стряхиваясь какъ-будто отъ сна:- ну, теперь я опять буду любезнымъ!
Онъ сталъ ходить по комнатѣ, расправлялъ занавѣски, переставлялъ стулья, перебиралъ книги, заглядывалъ въ столовую и въ ящикъ съ письмами, затворялъ и отворялъ двери и, наконецъ, усѣлся въ кресло передъ каминомъ.
— Я хотѣлъ сказать тебѣ слова два, Гендель, о моемъ отцѣ и его сынѣ. Я думаю, не стоитъ говорить сынку о томъ, что вы вѣрно уже сами замѣтили, что домъ папеньки не отличается большою аккуратностью въ хозяйственномъ отношеніи.
— Но, вѣдь, нѣтъ ни въ чемъ недостатка, Гербертъ, сказалъ я, желая сказать что-нибудь пріятное.
— О, да! вѣрно то же говорятъ и дворникъ и лавочникъ на углу.
— Безъ шутокъ, Гендель, дѣло, вѣдь, нешуточное — ты знаешь это такъ же хорошо, какъ и я. Я думаю, что было время, когда еще отецъ не махнулъ на все рукою; но это было уже давно. Замѣтилъ ли ты въ вашихъ мѣстахъ странное обстоятельство, что дѣти, рождавшіяся отъ несчастныхъ браковъ, всегда жаждутъ какъ-можно-скорѣе жениться.
Это былъ такой странный вопросъ, что я спросилъ въ свою очередь: «будто?»