Большие надежды (без указания переводчика)

Я освободилъ свои руки, какъ только могъ. Слушая его грубый голосъ и смотря на его морщинистую, лысую голову, я началъ сознавать всю тяжесть моего положенія.

— Я не потерплю, чтобъ мой джентльменъ шатался пѣшкомъ по, грязи; не потерплю, чтобъ на сапогахъ его была малѣйшая пылинка. Мой джентльменъ долженъ имѣть лошадей, Пипъ, лошадей верховыхъ и упряжныхъ; лошадей для себя и лошадей для лакеевъ, верховыхъ и упряжныхъ. Ссыльные (да еще убійцы, прости Господи!) ѣздятъ на лошадяхъ, а мой лондонскій джентльменъ станетъ ходить пѣшкомъ! Нѣтъ, нѣтъ! Мы имъ себя покажемъ, Пипъ — не такъ ли?

При этомъ онъ вынулъ изъ кармана толстый бумажникъ и швырнулъ его на столъ.

— Тутъ есть на что погулять, мой мальчикъ! Это все ваше. Все, что я имѣю, не мое, а ваше. Не безпбкойтесь, это не все; тамъ, откуда это пришло, есть еще много-много… Я пріѣхалъ въ старый-то свѣтъ посмотрѣть, какъ мой джентльменъ проживаетъ деньги по-джентльменски. Вотъ мое счастье-то въ чемъ состоитъ! И тресните вы всѣ съ зависти, сколько васъ тамъ ни есть, воскликнулъ онъ, окидывая взглядомъ комнату и громко хлопая руками:- отъ судьи въ парикѣ и до ссыльнаго колониста, а я вамъ покажу джентльмена по чище всѣхъ васъ вмѣстѣ!

— Постойте! сказалъ я, не помня себя отъ страха и отвращенія. — Я хочу знать, что мы будемъ дѣлать; я хочу знать, какъ васъ спасти отъ опасности. Сколько вы намѣрены провести здѣсь времени, и вообще въ чемъ состоятъ ваши планы?

— Послушайте, Пипъ, сказалъ онъ, положивъ свою руку на мою и внезапно измѣняя тонъ: — послушайте меня, прежде всего. Я вѣдь забылся, я выразился-то грубо, именно грубо. Послушайте, Пипъ, забудьте все это! Я болѣе грубымъ не буду.

— Вопервыхъ, повторилъ я: — какія предосторожности можно принятъ, чтобъ васъ не узнали и не схватили?

— Нѣтъ, милый мальчикъ, продолжалъ онъ тѣмъ же тономъ:- не то первое дѣло. Первое то, что я былъ грубъ. Я не даромъ такъ долго подготовлялъ своего джентльмена; я передъ нимъ болѣе не забудусь. Послушайте, Пипъ, я выразился-то грубо, именно грубо; забудьте это, мой мальчикъ.

Я невольно тоскливо улыбнулся, такъ онъ мнѣ показался грустенъ и смѣшонъ.

— Я уже забылъ, отвѣчалъ я. — Ради Бога, не говорите объ этомъ болѣе.

— Да, да; но, послушайте, упрямо продолжалъ онъ: — я вѣдь не для того пріѣхалъ сюда, мальчикъ, чтобъ быть грубымъ. Ну, теперь продолжайте. Вы говорили…

— Какъ укрыть васъ отъ опасности?

— Ну, мальчикъ, опасность не очень-велика. Если меня не выдали, то опасности большой нѣтъ. Но кто же знаетъ, что я здѣсь? Джеггерсъ, Уэмикъ и вы — болѣе никто.

— Нѣтъ ли кого тутъ, кто бы могъ случайно васъ узнать улицѣ? спросилъ я.

— Ну, отвѣчалъ онъ: — не много такихъ людей. Да, вѣдь, я не припечатанъ же во всѣхъ газетахъ: А. М. изъ Ботанибея. Сколько лѣтъ уже прошло, да и кому какое дѣло меня выдавать? Но, послушайте, Пипъ, еслибъ опасность была и въ пятьдесятъ разъ болѣе, то и тогда я точно такъ же пріѣхалъ бы посмотрѣть на васъ.

— А какъ долго вы намѣрены здѣсь оставаться?

— Какъ долго? повторилъ онъ, вынимая изо рта трубку и смотря на меня съ удивленіемъ. — Я вовсе не намѣренъ уѣзжать; я навсегда пріѣхалъ.

— Гдѣ же вы будете жить? спросилъ я. — Гдѣ вы будете внѣ опасности?

— Милый мальчикъ, отвѣчалъ онъ: — на деньги можно купить парикъ, пудры, очки, черный фракъ, короткіе штаны, и что тамъ еще будетъ нужно. Дѣлали же это люди и не попадались, слѣдственно, и другіе могутъ то же дѣлать. А о томъ, гдѣ и какъ мнѣ жить, я бы желалъ слышать ваше мнѣніе.

— Вы какъ-то очень-спокойно смотрите сегодня на ваше положеніе, а вчера вы серьёзно клялись, что вамъ грозитъ смерть.

— Я и теперь поклянусь, что мнѣ грозитъ смерть, сказалъ онъ, опять покуривая трубку: — и смерть публичная, на висѣлицѣ. Дѣло такъ серьёзно, что вы должны хорошенько обсудить его; но дѣло сдѣлано: я уже здѣсь. Воротиться назадъ хуже, чѣмъ здѣсь оставаться. Къ-тому же, я здѣсь, Пипъ, потому-что я уже годами хотѣлъ васъ видѣть. А что я рискнулъ, это дѣло не новое: я уже старая птица, пускался на всякія штуки, и не боюсь пугала. Если въ пугалѣ-то кроется смерть, то пусть она выйдетъ наружу, я ей посмотрю въ глаза, и тогда только повѣрю ей. А, покуда дайте мнѣ еще разъ взглянуть на моего джентльмена.

Еще разъ онъ взялъ меня за обѣ руки и, продолжая курить, осматривалъ меня съ видомъ собственника. Мнѣ казалось, что лучше всего было нанять ему маленькую, безопасную квартирку вблизи, куда бы онъ могъ переѣхать, когда воротится Гербертъ, котораго я ожидалъ дня черезъ два или три. Герберта, конечно, необходимо было посвятить въ мою тайну. Для меня это было совершенно-ясно, даже не взявъ въ разсужденіе, какая отрада будетъ мнѣ раздѣлять съ нимъ всѣ опасенія и заботы. Но мистеръ Провисъ (я рѣшился звать его этимъ именемъ), кажется, съ этимъ не совсѣмъ соглашался и сказалъ, что только позволитъ открыть тайну Герберту, если онъ составитъ о немъ хорошее мнѣніе, судя по его физіономіи.

— И тогда даже, мальчикъ, прибавилъ онъ, вытаскивая изъ кармана маленькое Евангеліе въ черномъ переплетѣ, съ застежками: — и тогда мы приведемъ его къ присягѣ.