Сидя передъ огнемъ часа два, я чувствовалъ, что совершенно смирился сердцемъ. Наконецъ, бой часовъ словно разбудилъ меня, я вскочилъ все еще полный сожалѣнія и раскаянія. Я накинулъ на себя сюртукъ и вышелъ изъ трактира. Еще передъ тѣмъ, я обшарилъ всѣ карманы, чтобъ перечесть еще разъ таинственную записку, но не нашелъ ее. Вѣроятно, я обронилъ ее въ дилижансѣ, и это меня не мало безпокоило. Я тѣмъ не менѣе очень-хорошо зналъ, что назначенное свиданіе должно произойдти въ шлюзномъ домикѣ на болотахъ, ровно въ девять часовъ вечера. Такъ-какъ теперь нельзя было ни минутки терять, то я и отправился прямо на болота.
LIII
Ночь была очень темна, несмотря на полный мѣсяцъ, который только-что выплывалъ на небосклонѣ, когда я, миновавъ всѣ изгороди, очутился на открытыхъ болотахъ. За ихъ чернѣющею полосою извивалась узкая лента яснаго неба, едва вмѣщавшая въ себѣ багровую луну. Чрезъ нѣсколько минутъ она исчезла и скрылась въ густыхъ облакахъ, застилавшихъ все небо.
Унылый вѣтеръ навѣвалъ тоску, и болота казались угрюмѣе обыкновеннаго. Человѣку, незнакомому съ этою мѣстностью, они показались бы невыносимыми, и на меня даже они произвели такое тяжелое впѣчатленіе, что я уже началъ колебаться не возвратиться ли мнѣ назадъ. Но мнѣ болота были хорошо знакомы, я бы нашелъ дорогу и не въ такую ночь, а потому и не думалъ отступать, когда разъ зашелъ такъ далеко. Итакъ, я какъ началъ, такъ и продолжалъ свой путь совершенно противъ желанія.
Я шелъ не по направленію, которое вело къ кузницѣ, не по направленію, по которому мы преслѣдовали каторжниковъ. Я шелъ все время спиною къ отдаленному понтону и видѣлъ старинные сторожевые огни, только черезъ плечо.
Сначала мнѣ пришлось отворять и притворять за собою ворота, или дожидаться на тропинкѣ, покуда скотъ столпившійся посторонится и сойдетъ въ сторону въ траву и камыши. Но чрезъ нѣсколько времени, я былъ совершенно одинъ среди болотъ.
Прошло еще съ-полчаса, прежде чѣмъ я добрался до печей, гдѣ обжигали известку; огонь былъ разведенъ, но горѣлъ какъ-то вяло, распространяя спертый запахъ, рабочихъ же не было видно, рядомъ находилась ломка известняка. Мнѣ слѣдовало пройдти черезъ нее и я увидѣлъ, что тамъ были разбросаны инструменты и тачки, слѣдовательно, каменьщики работали въ тотъ день.
Поднявшись изъ ямы., такъ-какъ тропинка пролегала по дну ея, я увидѣлъ огонь въ сторожкѣ при шлюзахъ. Я прибавилъ шагу и постучался въ дверь. Дожидаясь отвѣта, я сталъ осматриваться вокругъ, и увидѣлъ, что шлюзы были заброшены и поломаны; домикъ, деревянный съ черепичатой крышей, казалось, могъ не долго служить защитою отъ непогоды, если служилъ ею и теперь; грязь и илъ были покрыты известью, и удушливый дымъ и паръ изъ печи билъ мнѣ прямо въ лицо. Отвѣта все не было; я снова постучалъ, и на этотъ разъ не получивъ отвѣта, дернулъ задвижку.
Она поддалась и дверь отворилась. Заглянувъ, я увидѣлъ свѣчу, стоявшую на столѣ, скамью, и кровать съ матрацемъ. Такъ-какъ въ комнатѣ были полати, то я крикнулъ:- Есть такъ кто? но никто не отозвался. Я взглянулъ на часы, былъ уже десятый часъ, я снова закричалъ, — есть такъ кто? — По прежнему не получивъ отвѣта, я вышелъ изъ дверей, не зная что дѣлать.
Вдругъ пошелъ сильный дождь. Я возвратился назадъ и всталъ въ дверяхъ, вглядываясь въ ночную темноту. Обдумавъ, что кто-нибудь вѣроятно былъ здѣсь недавно и скоро возвратится, иначе свѣча не горѣла бы, я захотѣлъ посмотрѣть, много-ли она нагорѣла. Я повернулся и взялъ въ руки свѣчу, какъ вдругъ ее кто-то задулъ и я почувствовалъ, что пойманъ въ петлю, наброшенную на меня сзади.
— Ага! — проговорилъ какой-то глухой голосъ, сопровождая свои слова проклятіями: — попался, голубчикъ!
— Что это значитъ? закричалъ я стараясь высвободиться — Кто это? Караулъ, караулъ, караулъ!
Мои руки были плотно притянуты къ бокамъ, и веревки врѣзались въ мою больную руку. Чья-то тяжелая рука и грудь поперемѣнно зажимала мой ротъ, чтобы заглушить крики; я чувствовалъ чье-то жаркое дыханіе, и, не смотря на мои усилія высвободиться, былъ накрѣпко привязанъ въ стѣнѣ. — Теперь только крикни, съ новымъ проклятіемъ проговорилъ глухой голосъ — такъ, я разомъ съ тобою покончу!
Мнѣ сдѣлалось дурно отъ боли въ больной рукѣ; я не могъ прійдти въ себя отъ изумленія; но я тотчасъ сообразилъ, какъ легко было исполнить эту угрозу, и потому пересталъ кричать, а старался хотя сколько-нибудь освободить руку и облегчить свои страданія. Но она была слишкомъ крѣпко привязана. Прежде боль можно было сравнить съ обжогомъ, теперь-же я чувствовалъ будто вся рука была въ кипяткѣ.
По совершенной темнотѣ, воцарившейся въ комнатѣ, я догадался, что онъ заперъ ставни. Пошаривъ нѣсколько времени въ потемкахъ онъ отыскалъ временъ и кусокъ стали и принялся высѣкать огонь. Напрасно напрягалъ я глаза, глядя на искры, падавшія на трутъ, который онъ тотчасъ-же принимался раздувать, держа въ рукѣ спичку; я ничего не могъ разобрать, кромѣ его губъ и конца спички, и то лишь урывками. Трутъ видно отсырѣлъ и не удивительно въ такомъ мѣстѣ, и искры тухли одна за другою.