Большие Надежды (СИ)

Артур замер, а потом сплюнул собравшуюся во рту горькую слюну с привкусом крови. Не своей, конечно. Рефлексы были слишком глупы, когда вынудили ещё в пыточной провести рукой по лицу, тем самым размазав осевшие на руке брызги. Именно в тот момент он так отчётливо ощутил, что сдавившая плечи красная мантия вот-вот переломает прочные кости и вдавит в перепачканный пол. Её расшитый золотой нитью подол быстро и жадно впитал в себя воду, которой окатили лежавшую Флор, и теперь с каждым шагом тот будто оттягивал тяжёлую ткань ещё больше. Честное слово, Артур с удовольствием сбросил бы эту дрянь прямо здесь и сейчас, но не имел права. Вместо этого он до боли стиснул зубы, на мгновение зажмурился, а потом резко выпрямился и привычным твёрдым шагом направился к самой дальней камере — в тупик, где заканчивалась жизнь.

Около камеры Флор никого не было. Действительно, кому придёт в голову охранять пленника, которого только что едва не забили до смерти? Никому. Флор была никому не нужна. Кроме Артура, который, на короткий миг сжав со всей силы переносицу, уже было поднёс свою идентификационную карту к замку, но замер. Он смотрел на выгравированные на пластике данные и впервые так отчётливо понимал, что всё это ложь. Всё его прошлое, вся его жизнь, весь её смысл и первопричина — бесконечный обман, о котором он узнал слишком поздно. А своё настоящее и, кажется, будущее он только что едва не убил.

Артур всё-таки приложил карту к считывателю, раздался щелчок, и дверь медленно приоткрылась. В нос ударил спёртый воздух с невероятной смесью всех возможных человеческих выделений, но он этого не заметил. В его жизни бывали запахи и похуже. Так что, оглянувшись по сторонам, Хант шагнул в тёмную камеру и остановился. Он смотрел на лежавшее прямо на холодном полу всё ещё обнажённое тело, которое изуродовали тёмные полосы от ударов, и не знал, что ему делать. Его взгляд скользил по неестественно выгнутой от боли шее и подмечал такое частое, поверхностное дыхание, что оно почти не читалось. Это был настоящий тупик. Никогда прежде… Никогда в жизни Артур Хант не испытывал такого ужаса от того, что совершенно бессилен что-нибудь изменить. Он не мог ничего, и эта беспомощность была самым страшным.

Наверное, Флор услышала, как открылась входная дверь, а может, почувствовала движение воздуха. Он точно не знал, но когда её тело вздрогнуло и попробовало инстинктивно сжаться, за два шага оказался рядом и почти рухнул на влажный пол, торопясь подхватить и не дать в последний момент окончательно вывернуть плечевые суставы. Похоже, всё это время она безрезультатно пыталась пошевелиться, потому что на локтях виднелись свежие ссадины, а на виске ещё не запёкшаяся кровь. Видимо, боль во всём теле была настолько ошеломительная, что этой Флор уже не замечала. Артур осторожно перевернул её на бок и попытался было подхватить под колени, чтобы устроить поудобнее, но резко замер, когда услышал невнятное бульканье, что почти сразу перешло в хрип.

— Не надо. Лучше молчи, — прошептал он, оглянулся, но так и не смог ничего рассмотреть в царившей вокруг темноте. Поджав губы, Артур осторожно устроил Флор у себя на коленях и укрыл полой тяжёлой мантии. — Хочешь пить?

Она отрицательно качнула головой, но Ханта такой ответ не устроил. Её кожа была очень холодной и почему-то сухой, хотя вокруг царила такая мерзкая сырость, что та пробиралась даже под плотный китель. Странно, что в прошлый раз он этого совсем не заметил. Впрочем, в тот день ему было не до того…

Артур снова попробовал осмотреться, и наконец-то привыкшие к полумраку глаза заметили миску. Стараясь не беспокоить безвольно лежавшую у него на коленях Флор, он слегка наклонился, сумел-таки кончиками пальцев дотянуться до холодного края и притянуть его ближе. Вода в плоской посудине была на удивление чистой, либо так показалось на фоне общей грязи и затхлости. Осторожно её попробовав, Артур почувствовал, как свело от холода зубы, но всё равно поднёс миску к губам Флор.

— Мелкими глотками. Она ледяная… — Флор попробовала было отвернуться, но Хант коротко приказал: — Пей!

И она сделала первый глоток. Затем второй, третий… Флор пила долго и жадно, пока воды не осталось на самом донышке. И когда она отстранилась, дав понять, что ей хватит, Артур выплеснул остатки себе на ладонь, а потом неуклюже попытался смыть с уткнувшегося ему в грудь лица въевшуюся кровь и грязь, прежде чем поплотнее запахнул полу укрывавшей их мантии и… замер.

Он застыл, не зная, что делать дальше. Наверное, надо было что-то сказать, но впервые слова не шли. Они застревали где-то в глотке и никак не хотели проталкиваться наружу. Наконец, Артур едва слышно проговорил: