Большие Надежды (СИ)

Тело Герберта, чуть обугленное и дымящееся, болталось, вскинув руки словно в приветствии. Оно будто хотело кого-то обнять, и лишь странно болтавшаяся голова с переломанной шеей, не давала окончательно обмануться. Остановившись с ним рядом, Артур ещё долго не мог заставить себя посмотреть на пробившие тяжёлый доспех железные колья, что торчали из живота, груди и обеих рук. Сила «Тифона» была так велика, что с ней не справился даже прочный доспех Карателя. Артур резко выдохнул и коснулся одного из торчавших штырей. На них не было крови. Видимо, та сгорела или высохла от жара взорванного Генератора, сделав ржавчину чуть темнее. Вот и весь след… Неожиданно трепыхавшаяся на лёгком ветру светлая прядь, что торчала сквозь выбоину в оплавленной маске, вынудила поднять голову. Осторожно заправив ту за острый углепластиковый край, Артур осторожно подхватил тяжёлое тело Льюиса и стянул его со штырей. Рядом кружил старый глисс Варда, что подъехал чуть ближе в ожидании своего печального груза.

— Жди меня неподалёку от Убежища, — пробормотал Артур и вдруг со всей силы зажмурился, не представляя, как сказать Джуди. Как поддержать… Как вообще можно справиться… Он покачал головой. — Я должен сам.

Глиссер согласно моргнул единственной фарой, а Артур отвернулся и посмотрел на огромное шипастое поле с выжженной и всклокоченной землёй. Он не хотел туда идти. Не мог. Не находил в себе ни смелости, ни сил столкнуться с тем, что сам натворил! Но тело сделало шаг, затем ещё…

Ноги ступали привычно легко, вздымая за собой облако пыли и пепла, что оседало на сапогах. Артур понимал, что увидит. Знал. Но всё равно не был готов, когда, обогнув пышущий жаром бетонный остов, споткнулся о незамеченный камень и резко остановился. В ушах взвизгнула кровь, или это был его собственный крик? Безмолвный. Внутренний. Он заходился в нём, хотя рот его был плотно закрыт. И всё же лёгкие разрывало. Их мололо в клочья, пока Артур медленно приближался, даже не понимая, как ещё может идти. Почему он не ползёт. Почему не катается по укрытой пеплом земле в попытке выцарапать свои же глаза, чтобы не видеть… Не запоминать! Не представлять никогда в безумии бессонных ночей! И всё же он шёл. Он смотрел. Он видел. И он кричал.

Флор лежала, закинув за голову руку, словно устала. Словно она вот-вот повернёт свою голову и откроет глаза, чтобы опять ему улыбнуться. И, возможно, именно это сыграло с Артуром настолько жестокую шутку, потому что лишь на мгновение, но ему показалось, что… Он подбежал к ней и бухнулся на колени, подхватывая на руки безвольное тело. Лёгкое, совсем не задетое бушевавшим рядом огнём. Только чуть оплавились волосы на макушке, и Артур прижался к ним своими губами. Он знал, что о чём-то её просил. Понимал, что умолял, кричал, звал, пока в ушах всё стоял нестерпимый нарастающий звон. Стянув перчатки, Артур гладил ещё тёплую кожу, целовал веки и молил то ли её, то ли вселенную открыть глаза, посмотреть на него. Потому что верить не было сил. Никаких.

И судорожное дыхание разрывало чуть ли не пополам, пока он, скрючившись над совершенно равнодушным ко всему телом, всё шептал и шептал какие-то глупые просьбы и обещания, пока всё вдруг не закончилось. Будто внезапно лопнул какой-то пузырь, и в построенный им вакуум из надежды не ворвались чужеродные звуки. Грубые, отрезвляющие так больно, что он на миг замолчал, стиснул безвольное тело сильнее, а потом заорал. Глухо, гася свою боль в пахнувших кровью и пылью вьющихся волосах, которые попробовал ласково растрепать ветер, но испуганно шарахнулся от Артура прочь. А он хаотично покрывал её лицо поцелуями и зачем-то попытался укрыть, спрятать в складках своей красной мантии, как делал много раз прежде. Будто это могло бы помочь… Будто он не опоздал, и вот сейчас Флор обнимет в ответ, спрячет лицо в сгибе плеча и засмеётся. Он даже подтолкнул её руку, словно пытался помочь… Но… Но…

Артур замолчал, а потом медленно открыл глаза и уставился куда-то перед собой. На землю, на две глубокие борозды, что оставили колёса упрямого глиссера, который тоже пытался… и тоже не смог. Они все не смогли. Ни Артур, ни Город. Они выиграли, но, кажется, при этом всё проиграли. И если когда-нибудь кто-нибудь спросит, чем была для них Флоранс Мэй, его ответ будет так прост, до смешного банален и так очевиден, что сначала они наверняка рассмеются. Они не поверят, но он им всё равно скажет, что Флор была всем. Душой, сердцем, всем их существом. Они ею дышали. Они ею жили. И они сейчас вместе с ней умерли. Он им скажет, что любит её так отчаянно и совершенно безумно. И он скажет им, что это никогда не изменится.