Артур перевёл взгляд на мирно лежавшую в его руках Флор и ласково провёл кончиками пальцев по заострившейся скуле, по тонким бровям и губам, покрытым плёночкой крови. Уже высохшей, раскрошившейся от прикосновения, но которая своим цветом создавала иллюзию жизни. Он смотрел и не мог насмотреться, запоминая каждый изгиб, каждую мелочь: как падала нервная тень от ресниц в отблесках танцевавшего рядом огня, как шевелил ветер короткие пряди волос. Казалось, Флор действительно вот-вот улыбнётся, и Артур с какой-то сумасшедшей надеждой всё ждал… и ждал… и ждал, но ничего, конечно, не произошло. Ни сейчас, ни минутой позже, ни даже тогда, когда, пошатываясь и едва не падая вновь на колени, он поднялся на онемевшие ноги. Артур не знал, сколько прошло времени, ему было плевать, но, перехватив поудобнее слишком лёгкое, почти невесомое тело, поплотнее запахнул на нём мантию и двинулся в сторону Города. Он не отпустит её. Теперь нет. Никогда!
Артур шёл по своим же следам. Ни ветер, ни мерзкий песок ещё не успели их окончательно замести, но он всё равно не спешил. А зачем? Больше незачем и некуда торопиться. Под ногами хрустели подвиги, приоритеты и принципы, теперь бессмысленные и бесполезные, а верный глиссер тащился с ним рядом. Лишь один раз он вырвался чуть вперёд в желании помочь, но Артур лишь сильнее прижал к себе Флор и зашагал дальше. Нет, это он сделает сам. Он, чёрт возьми, должен!
А потому уже давно рассвело, и серое небо клубилось над головой облаками, когда они ступили под Щит застывшего в ожидании Города. В лицо брызнули первые капли дождя, а потом Артуру вдруг показалось, что всё словно бы содрогнулось: от первых полуразрушенных зданий до самой Башни пошло мелкой дробью, едва их заметили. Но, может, ему это лишь показалось, потому что колонна спешивших людей, что замерла, стоило ему появиться на первой улице, двинулась дальше, и её чёткий строй не нарушали ни шёпотки, ни любопытные взгляды. И он шёл позади них, со всей ясностью понимая, что Город будет жить дальше, потому что больше ничего не умел. И люди, обычные люди со своими желаниями и сомнениями, не идеальные, но в своей неидеальности единственные, кто действительно мог называться людьми, будут заниматься своими делами. Да, они тоже скорбели, хоть и не понимали почему. И пока Артур проходил одну улицу за другой, торопились скорее убраться с дороги, чтобы за монотонностью своих задач и работы заглушить то полное опустошение, которое накрыло всех с головой.
Город скорбел. Но Город был превыше всего.
Башня встретила обычным движением, но Артур скользнул прочь от толпы и медленно ступил на первую из бесконечных ступеней, что вели на вершину. Он очень устал, его руки дрожали, но, ласково поцеловав уже холодный лоб Флор, Артур приступил к самому тяжёлому в жизни подъёму. Это гора его скорби, где на вершине ждало одиночество и бесконечное сожаление. А потому он шёл. Механически переставлял ноги, но вряд ли понимал, что именно делает. Его мысли были не здесь, а там, у взорванного Генератора и попытке понять, как это случилось. Почему он не понял. Почему не успел. Почему, наконец, выжил он, а не Флор. Эти тяжёлые мысли, словно тянули к земле, и Артур всё же споткнулся и чуть не упал, когда вопреки всему своему существу добрался до верха. Сердце неистово заколотилось, стоило ощутить, как скользнула из рук Флор, словно он опять её вот-вот потеряет, но тут чьи-то сухие, сморщенные от старости руки подхватили лёгкое тело.
— Тебе нужно отдохнуть, Артур Хант, — раздался над головой скрипучий голос Суприма, но он лишь тряхнул головой. Поудобнее перехватив Флор, Артур шагнул в Оранжерею. Следом послышались лязгающий звук от протезов и тихий вздох. — Я хочу, чтобы ты знал: Город сожалеет.
— Я знаю, — тихо ответил Артур, а потом осторожно опустился прямо на каменный пол около тихо шелестевшего водой фонтана. Машинально поправив на Флор укрывавшую её алую мантию, он устало прикрыл глаза. Это конец?
— Город ждал вас обоих, — неожиданно мягко проговорил Суприм, Артур же покачал головой. — Он бы защитил.
— Я не хотел её отпускать, — прошептал он. — Не должен был.
— Их вырастила её мать, — вдруг проскрежетал замерший рядом Суприм. — Городу нужна красота, чтобы не забывать, почему надо бороться. Ради чего и зачем он защищает людей. Те, кто поднял восстание, знали об этом, но выбрали не то время и не те постулаты. Теперь всё будет иначе. Ты сострадаешь, Артур Хант, а значит сможешь выбрать между милосердием и справедливостью.
— А если я не хочу… — неожиданно пробормотал он и закрыл глаза. — Что, если я не хочу сострадать. Не хочу ничего чувствовать. Я не смогу с этим жить! Хочу вырвать этот проклятый ген и никогда…