На аэродроме выехали прямо на край летного поля, где стояли АНы вторые, шофер все бормотал:
— Не знаю, можно ли тут ездить?
И действительно, один АН стал разворачиваться на месте, и на них заорали:
— Куда претесь!
Они все же подъехали к своему «Антону», и Тележко поздоровался с обоими пилотами, помахал им, сидящим в кабине. Малахов поразился (в который раз такое с ним было!), какие молоденькие ребята, эти летчики, совсем мальчики, почти как Витька. Молодость людей других профессий обычно не удивляла его, а здесь был как бы особый случай — летчики!
Они вышли из самолета и, не обращая ни на кою внимания, зашагали по полю к видневшимся вдали аэродромным строениям.
— Валька! — окликнул Тележко. — Когда полетим?
— Полетим, полетим,— ответил тот важно, не оборачиваясь.
Пришли техники, раскрыли мотор, стали в нем копаться.
— Ну, можно отдохнуть, пока они самолет сломают,— сказал Тележко, опускаясь на траву,— садитесь, товарищ корреспондент. Теперь будем ждать, сколько — неизвестно. В авиации так всегда, но зато полетим. Это вам повезло, что самолет, автобусом ехать больно уж тяжко, жара, пылища, как все равно эта... А дорога, правда, знаменитая, на прииски вела. Золотишко мыли!..
«Как народ называет точно, — подумал Малахов,—золотишко! Сколько в этом презрения к богатству, к блеску, к жадности, и, наоборот, сколько любви и нежности в другом слове, в шахтерском: «уголек!» Рабочее слово. Нужно будет это вставить при случае».
На открытом месте было еще жарко, но день уже явственно переходил в вечер, в светлый, летний, длинный, но вечер. В стороне, на крыше ангара, сидели голуби.
— Смотрите, как взлетают,— сказал Тележко, — не сразу .крыльями машут, а сперва просто спрыгивают, вроде как затяжку делают при прыжке.— Он повернулся на бок.— Где же наши пилотяги? Лететь надо, Бавин небось ждет не дождется.
— Хороший человек Бавин? — спросил один из практикантов, маленький, кудрявый.
— У нас все хорошие в нашей системе. А Бавин правильный человек: не пьет, не курит и бреется электробритвой. Не гонится, говорит, за барышами, а хочет сравнять шею с ушами. Но трудно ему, уж больно горит.
— Кто же все-таки зажигает? — опять спросил кудрявый.
— Медведь еще не поджигал. С медведем был смешной случай. От великого, говорят, до смешного один шаг. Сидят ребята в палатке, Каримов говорит: «Медведь». Ну, думали, шутит, зверя ведь нет, когда горит, а тут, правда, медведь. А ружье-то в другом углу стояло, да, ружье обязательно, картечью заряжено. Он на дыбы встал, как провел лапой-то, палатка в ленты. Все, как сидели, атрофировались. А Серега Лабутин, инструктор, мы с ним служили вместе, тихонечко подполз, ружье взял, как дал ему с двух стволов, так он лег. Ну, они мясца-то свежего давно не ели, наварили медвежатники, потом воды холодной напились, и привет. Крест выкладывают: требуется медицинская помощь. Давно уж это было.
Практиканты слушали, разинув рты.
— Значит, вместе служили? И сейчас продолжаете? — заинтересовался Малахов.
— Еще у нас один есть, Мариманов.
— Кто же зажигает? — не унимался кудрявый.
— Кто! Иной костер зальет, а потом через три дня он опять разгорится, повял? Подземный, и наружу выйдет. Мало ли ходит народу! Места богатые.
— Рыбу, говорят, руками берут.
— Из бочки.
Механики закончили осмотр, все закрыли и ушли. Пилотов не было. Тележко потянул носом воздух:
— Чувствуете дым? Немного? Там зато много. Ох, горит. Людей не хватает. Тунеядцев хотели приспособить, да никто брать не хочет: еще сгорят! Тут у нас поблизости поселок есть: туда тунеядцев свозят.
— Ну и как тунеядцы?
— Ничего, работают. Мне лично больше тунеядки нравятся.
— Один мне пут рассказывал,— опять вступил кудрявый,— сам видел у них афишу, доклад: «Задачи тунеядцев в выполнении квартального плана».
— Так и бывает,— серьезно согласился Тележко,— пока они доклады слушают, наши ребята из тайги не вылазят месяцами. Жены парашютистов начальство на части рвут. Вчера приходит одна к Андрею Васильевичу: сообщите, говорит, где мой муж и помнит ли он, что у него есть семья?
— Во дает.
— Вот будете летнабами, узнаете, как оно. Жена в городе, а вы на оперативном да в тайге все лето. Она вроде как сама по себе.
— Надо, чтоб и она в оперативном.
— Да? А жене трудно. Особенно, если она из Ленинграда, понял? Сперва романтика, то да се. А потом говорит: «А где театр?»
— Нужно вое время жить на точке.
— Когда молодые, можно, а потом она на работу устроится, ребенок в детсаду, попробуй ее выдерни.
— Женатики приуныли,— сказал кудрявый.
— Ничего, нормально.
— Надо, чтобы детей было побольше, чтобы ей в городе было чем заняться.
— Но детей, учти, надо кормить.
Тележко встал и отряхнул брюки:
— Вон они стоят с командиром отряда. Они, они. Не хотят лететь, это точно, время тянут. Потом скажут: поздно. Ага, идут вроде.
— А если в каждой точке иметь жену?