Большие пожары

Они сидели в маленьком домике на краю аэродрома, в бавинской резиденции. Здесь был и его стол с телефоном, и парашютный оклад, и сейф с деньгами и документами. На бревенчатой стенке висели плакаты — пособия для подготовки парашютиста. Тележко сидел на длинной лавке и смотрел в окно на покоробленные дождями парашютные качели, на крутой выжженный склон с карабкающимися по нему козами, на бледное, без единого облачка, небо. В тени, отброшенной домом, инструктор просушивал на полевом авиазентовом столе перкалевые купола грузовых парашютов.

— Здравствуйте,— оказал Тележко,— а я в больнице был, тут наш шоферюга лежит, ему аппендицит вырезали. Сперва пускать не хотели. Хорошая больница, новая. А Бавин в райисполкоме. Скоро обещался быть...

Практиканты сняли рубашки, сели на крыльце загорать. В коридорчике навалом лежали толстые пачки цветных листовок. Малахов взял одну:

«Охрана лесов от пожаров и борьба с лесными пожарами является обязанностью каждого гражданина. Будьте участниками в сбережении лесов нашей Родины».

На листовке был нарисован незатушенный зловеще-красный костер. Рядом бутылка из-под вина и консервная жестянка.

Ниже был напечатан табель-календарь на прошлый год.

— Хорошие листовки, правда? — спросил Тележко.

— Хорошие, но как будто не по назначению. Больше как будто подходит для Подмосковья.

— Правильно вы подметили, товарищ корреспондент,— обрадовался Тележко,— потому и лежат без движения. Куда их бросать, для зверей? Или на растопку? Здесь ведь у нас какие места? Глушь. Вот Бавин сидит на райисполкоме, как все равно этот... Там решают, кто должен людей выделять в деревне пожар тушить, сколько и как. Понятно? А связь с ними какая? Самолет прилетит раз в неделю, почту сбросит. Какая у них почта, кто им будет писать? Вашу газету они, извините, не выписывают. Вот им Бавин сбросит вымпел: решение идти туда-то на пожар, тушить, а они никакого внимания. Сознательность знаете какая? Подумаешь, пусть горит, тайга, однако, большая, нам хватит». Еще есть связь — рация. А они ее отключают, вроде сломалась. А чего им слушать? Как там де Голль? Летит тогда вертолет, они увидят, попрячутся.

— Ну, вы что-то слишком уж мрачную нарисовали картину,— оказал Малахов.

— Конечно, немного утрирую в некотором роде,— ответил Тележко и сам засмеялся.— Глушь, а жизнь идет. Вот наш начальник, Гущин, тоже из таких мест, а ничего, сознательный.

У крыльца стоял здешний шофер, молоденький парнишка.

— Эй, пилот,— оказал ему Тележко,— ну, давай, перелей мой девяносто пятый в емкость.

Тот заулыбался, смущенный.

— Ну, чего, давай.

— Не могу. Пускай летнаб прикажет.

Все замолчали и сидели, задумавшись. Инструктор лениво ворошил перкаль куполов.

Растворенный в слабой небесной голубизне, послышался далекий звук самолетного мотора, он приближался, временами как бы пропадая, а потом показался «Антон».

— Наши, однако, летят,— сказал Тележко, вставая.

— Чего ж они мимо?

— Не мимо.

«Антон» прошел стороной, как будто летел совсем в другие края и дела ему не было до этого аэродрома, и вдруг развернулся и плавно, как с горки, пошел на снижение.

Они шли от самолета рядом, плечо к плечу, не просто сослуживцы, не просто дружки, их объединяло нечто боль шее, как тот экипаж во Внукове.

— Здравствуйте, бесстрашные орлы! — приветствовал их Тележко.

— Привет! — они нисколько не удивились, встретив его здесь.

— Серега, познакомься, это корреспондент из Москвы.

— Лабутин.

Он был в синей сатиновой рубашке с закатанными рукавами и в спортивных брюках. На груди, справа, парашютный инструкторский значок без обычной подвески: все равно количество прыжков увеличивается с каждым днем.

— Бавин где?

— В райисполкоме.

Лабутин назвонил в райисполком и вызвал летнаба.

— Иваныч? Привет, Лабутин. Прибыли. Ну, ждем. Понял.— И повернулся к своим: — Скоро приедет.

Малахов смотрел на парашютистов. Только Лабутин и еще один, со смутными монгольскими чертами, и еще человека два были старше, остальные мальчики, видно, с курсов, такие же, как летчики, доставившие их, даже моложе. И, глядя на этих молоденьких отчаянных ребят, Малахов подумал о сыне: как он мало видел и испытал, как он мало умеет.

У парашютистов, тех, что постарше, видимо, осталось много солдатских привычек, давно ушедших в прошлое у других людей, потому что образ жизни у парашютистов был и сейчас близким к солдатскому. И молодые тоже переняли все это, вобрали в себя. Поэтому одни приспособились, кто как хотел, расположились, не мешая друг другу, и задремали — кто сидя, кто лежа, впрок набираясь сил, другие закурили, негромко разговаривая.

— Как эти козы по склону ходят, круто ведь, а они как все равно эти? — спросил Тележко.— Я все утро смотрю.

Серьезный веснушчатый парень сказал:

— У нас на Байкале сено косят в падях или огород копают, за сосны привязываются веревкой, а то не удержишься, однако.