Большие пожары

Затихающее дымное пожарище гнало на степь толпы теней. Убегавший пропадал в них, но Ваня вновь и вновь находил его и радостно стучал сердцем: «Врешь, догоню». Ему уже рисовалось, как с завода выбегут дежурные, как убегающий метнется назад, на него, как он схватит его, поведет в контору завода, вызовет ЗУР и сдаст:

— Нате, черти волосатые.

Убегавший, должно быть, рисовал себе, как Ваня сдаст его агентам ЗУР'а, и неожиданно повернул к задней стороне завода. «Ах, ты хитрюга!» — ахнул Ваня. Задний заводской двор пуст, за углом завода заросли бурьяна и полыни, в зарослях рвы, за ними ямы, за ямами балка. А пожар уже тускнел, угасал, тьма плотнела. «Уйдет, уйдет»…

Ваня вогнал в бег последние силы, но угол забора был уже вот, почти рядом. Ваня в ярости поднял повернувшийся под ногу камень, закричал: — Стой! Стой! — кинул его и попал в ящик.

Ящик зарокотал, оглушающе охнул и Ваню швырнуло назад. Кружась, он хватался за землю и, теряя сознание, похолодел: в воздухе кружилось пальто убегавшего, из-под пальто роями выпархивали ослепительные огни, неслись на угол заводского забора и тот ярко, как бумага, вспыхнул.

…Очнулся Ваня на ворохе бурьяна. Угол забора будто скосило. Рабочие, сверкая в свете зари лопатами, выкапывали обгоревшие столбы и вкапывали новые. Рядом, посвистывая носом, спал милиционер.

— Завод-то уцелел, товарищ снигирь? — хлопнул его по плечу Ваня.

Испуганный милиционер забормотал что-то, но Ваня не слушал его и недоумевающе пучил глаза: перед ним лежало то самое прорезиненное пальто, которое после взрыва ящика кружилось в воздухе. Он сдернул его с бурьяна, метнулся к рабочим, но милиционер задержал его:

— Куда? Стой!!

— Как это стой?!

— А так!

На шум подошли рабочие, и Ваня, вырываясь из рук милиционера, спросил:

— А где тот, что в этом пальте был?

— Да это ж пальто твое!

— Мое?

— А чье же?

Ваня покраснел, заговорил о том, что было с ним ночью, замахал руками, но Клим Величко дернул его сзади за пиджак и оборвал:

— Заткни балалайку, едят тебя мухи! Катись скорей в город, коли знаешь что! Может, доищутся, на чьих чортовых плечах болталась эта хламида. Та крутись-вертись: нам завтра ехать! Слышь?!

Из-за земли молодым светом брызнуло солнце. Рабочие, прикрывая глаза, глядели на удаляющихся Ваню, милиционера и качали головами:

— Н-ну, дела-а-а. Чертовщина прямо!

Н. ЛЯШКО

Алексей ТОЛСТОЙ Глава XVII. Бабочки

Боже ты мой, чего только не наворотили шестнадцать авторов! У читателя голова кругом идет. «Сбились! — думает он, — завязли, засыпались, сами уж не знают, как распутать сумасшедшую историю с пожарами, бабочками, переодеваниями, двойниками, убийствами, прыжками в окно…» и так далее.

Например: при чем в этой истории Пантелеймон Иванович Кулаков? Или — кто такой, на самом деле, Струк? Для каких адских замыслов привлечена к делу несчастная актриса Дина Каменецкая, она же Элита, она же…? Много, очень много неясного. Что знает паралитик Иван Иванович Кулаков, попавший за свое знание в сумасшедший дом? Какие его отношения были к погибшей Ленке-Вздох? О чем совещались за коньячком Пантелеймон Кулаков и Струк? О чем говорили они с Ленкой?

Кто такой Куковеров (настоящий), выдвинувшийся как будто на первый план в романе? Или что это за таинственная, неуловимая личность (в прорезиненном пальто), со рваным ухом и зверским подбородком? Уж не в нем ли главный центр романа? Не он ли говорил с Элитой Струк по телефону из редакции «Красного Златогорья»? Не он ли, намяв бока Берлоге и лишив его самого дорогого на свете — самопишущего пера, — засадил его посредством какой-то еще не вскрытой интриги в сумасшедший дом к Ивану Кулакову и несчастному Варвию?

А самое главное, — бабочки? Пожары? Цель их?..