Большие пожары [Роман 25 писателей]

— Не ходите!.. Коридор весь в огне!.. Я чуть не задохлась!.. Только успела постель спасти!.. Вон он, мой несчастный узел!.. Наверно, зеркальце разбилось!..

С этими словами она скатилась вниз, оправила расстегнувшуюся на груди кофточку, схватила узел в охапку, выбежала с ним на улицу и тут же, среди собравшихся любопытных, опустила его на землю и заплакала.

— Что же это такое делается на свете! — причитывала Глаша. — Никогда этого не было, и вдруг — пожар!..

— Уж так, гражданка, всегда случается, что до пожара не бывает пожара, — резонно заметил какой-то приличный на вид гражданин в серых замшевых перчатках.

К Глаше подошел Берлога.

— Глаша, как же это случилось?

— Не знаю, Василь Васильич, с вашей комнаты началось… И хоть бы кто дома был!.. Всегда я одна, — добавила она, плача и сморкаясь.

Берлога невидящими глазами обвел собравшуюся около дома толпу, указательным пальцем провел по переносице и, не сказав больше ни слова, широко зашагал по направлению к редакции.

К вечеру пожар прекратился. Пять команд с охрипшим брандмейстером во главе, изнемогая от усталости, добивали водяными струями умирающий огонь.

Всего сгорело четыре дома. Погорельцы с остатками домашнего скарба расположились на противоположной стороне улицы, образовав нечто в роде цыганского табора.

Среди комодов, кухонной утвари, табуреток, матрацов, железных кроватей, узлов, разбитого пианино с оскаленными клавишами бегали ребятишки, играя в прятки, голосили грудные дети и мудро расхаживали отцы семейств, зорко сторожа обломки погибшего благополучия и обдумывая планы будущей жизни.

Один из них, маленький человечек с большими колесообразными очками — бухгалтер треста Госстекло — заранее высчитывал в уме, во что обойдется этот пожар Госстраху в общем и сколько в частности получит он — бухгалтер — за себя и за своего инвалида отца, тут же прикурнувшего в спасенном мягком кресле, уткнув в грудь белый клок свалявшейся бородки.

Становилось темней. Женщины, устав от слез и жалоб, с ужасом думали о предстоящем ночлеге под открытым небом и с тоской следили за тем, как быстро угасал сентябрьский день.

Вечерняя тишина зареяла над горем человеческим. С реки, остуженной сумерками, потянуло холодом.

* * *

По опустевшему берегу, держась поближе к реке, торопливо шел человек среднего роста в рваном пальто. Он зябко сутулился, неся под мышкой круглый сверток, обернутый в газетную бумагу.

Миновав городскую пристань, человек этот, по имени Петька-Козырь, приближался к железнодорожному мосту, перекинутому через реку и ведшему к заречной окраине, известной под названием Стругалевка.

Все, что родится в потемках большого города, вся его голь перекатная, все бездомное, нечистое, преступное, все выпавшее из жизни стекалось и ютилось в Стругалевке. Среди маленьких домишек, рассыпанных по крутому обрыву, большим серым пятном выделялся бесконечно длинный двухэтажный каменный дом, принадлежавший когда-то известному мещанину Стругалеву, содержателю трактира «Венеция», служившего штабом для всех златогорских воров и проституток.

Революция смела Стругалева вместе с укладом старого быта; и теперь бывший дом Стругалева управляется домкомом с председателем Михаилом Селезневым во главе.

Селезнев, когда-то известный под кличкой Мишка-Кишмыш, занимался кражами со взломом, но после революции твердо решил покончить с прошлым и принялся за оборудование стругалевской трущобы.

С помощью жены, бывшей премьерши публичного дома, Женьки-Огонь, а теперь Валентины Ивановны, и старого приятеля — ночного вора — Алешки-Ша, а ныне Василия Петровича Нетрогова — Селезнев организовал жилтоварищество.

Как ни странно, а Селезнев оказался хорошим председателем. Жена секретарствовала и строго следила за нравственностью обитательниц Стругалевки. Она в каждой женщине видела проститутку и никому не давала спуску. Казначей Нетрогов и его патрон Селезнев никому не доверяли, видя в каждом гражданине вора.

Первым делом Селезнева было уничтожить всякие следы бывшей «Венеции». Отремонтировав помещение, он сдал бывший трактир местному ЕПО под пивную. Жителей всех переписал и строжайшим образом следил за своевременным взносом квартирной платы.

Златогорский комхоз очень хорошо отзывался о домкоме Стругалевки, считая Селезнева одним из лучших председателей жилтовариществ Златогорска.

Вот об этом самом председателе думал Петька-Козырь, переходя через мост.

«Ведь сам был вором, а теперь только и делает, что лягавит, сволочь, паршивец!»…

Петька выцыкнул косой плевок и зябко съежился.

«Покажись ему только на глаза, — продолжал думать Петька, — и сейчас же начнет допытываться: «Что это у тебя, милый, под мышкой?» А покажешь — сейчас в ЗУР донесет, а то еще чище — в ГПУ проскользнет, холера недоношенная»…

Петька еще раз плюнул и сошел на берег.

Осторожно обойдя переулочками, он достиг Стругалевки, юркнул в боковой проход, поднялся по каменной скользкой лестнице, узким, длинным коридором прошел в самый конец здания и, подойдя к двери своей коморки, трижды ударил по ней кулаком.