Большие пожары

Вся нижняя часть его участка, уже вскопанная им, была теперь твердо укатана автомобильными шинами. Видно, грузовик на газу выскочил из ручья, и шофер, вывертывая руль, чтобы развернуться, несколько раз, почти на одном месте, раскачивал машину — взад-вперед, взад-вперед. Развернуться можно было рядом, где еще не было вскопано, может быть, это было чуть-чуть неудобней. Сергей представил себе, как задние парные скаты, тяжелые, тупо трамбуют вспаханную землю, и бросился к канавке, схватил лопату, не для того чтобы копать дальше, он схватил лопату и размахивал ею, его трясло, на глазах выступили слезы. Он уже не помнил, когда он плакал последний раз, но это тоже был не плач, это были слезы ярости и обиды. Какой нужно быть сволочью, чтобы сделать это!

По-прежнему трещал трактор, но уже почти у ручья.

Сергей не знал, сколько прошло времени и долго ли он мечется здесь, по этим автомобильным колеям, когда он увидел машину. Она остановилась там же, и шофер вылез как ни в чем не бывало и помахал трактористу, он привез какие-то бумажные мешки, наверно, с химическими удобрениями (Сергей вспомнил это уже потом). Шофер выскочил, хлопнув дверцей и, как все шоферы, присев на корточки, стал смотреть под машину. Сергей отбросил лопату и пошел к нему, перепрыгнул через ручей и подошел, тот почувствовал это, поднялся и посмотрел спокойно.

— Ты это сделал? — спросил Сергей задыхаясь.

— Чего я сделал, чего я сделал?

— Вскопай! Ну! Вспаши!

Тот засмеялся.

— Да иди ты...

Сергей бросился на нею и ударил головой в лицо, одновременно рванув за плечи навстречу удару. Шофер тяжело сел, но тут же поднялся, из носу у него шла кровь, он был страшен. Он кинулся к Сергею, тот едва отклонился, шофер пролетел мимо (как говорил их лейтенант, «провалился»), и Сергей еще успел достать его по затылку. И опять они повернулись лицом к лицу, и опять Сергей ушел от удара и ударил сам, а в следующий раз уже не ушел и сладко загудело в голове от встречного удара. Но Сергей опять поднырнул под руку и увидел рядом шею и треугольный кадык и мог бы ударить ребром ладони или костяшками пальцев (нас так учили!) и еще десять минут назад, наверное, ударил бы, а скорее всего и тогда бы не ударил. Он все же ударил коротко, резко, но не туда, а в солнечное сплетение, и когда тот согнулся, с силой коленом в подбородок (извините, нас так учили).

Шофер свалился на бок и так и лежал, согнувшись. Сергей несколько секунд смотрел на него, потом повернулся и увидел бледного мальчишку-тракториста. Тогда его осенило:

— Деньги у него есть, наверно! Сейчас дам тебе, и ты мне вспашешь. Только это место.— И нагнулся над шофером.

Но тракторист заволновался, зашептал:

— Не надо! А то грабеж тебе пришьют. Вот увидишь. Я тебе так сделаю.— И еще более опасливо: — Ты его не убил?

— Нет. Поди облей его.

Тракторист зачерпнул ведром воды, осторожно окатил лежащего. Тот зашевелился, застонал.

Тракторист взлетел на сиденье, включил мотор, поманил Сергея и соскочил снова.

— Ну?

— Это я завел, чтобы не слышно было. Отрываться нужно быстро, а то они тебе устроят, пятерку схватишь.

— Ничего не будет.

— Точно тебе говорю. Уезжать нужно сразу. А это я тебе сделаю.

— Сделаешь?

— Сказал — сделаю.

Шофер встал на четвереньки, пошел так к воде и опять свалился на бок, потом сел. Сергей подошел:

— Понял, гад?

Тот тупо смотрел на него, кажется, вправду ничего не понимая. И Сергей вдруг решился, махнул трактористу и зашагал к дому — быстрей и быстрей. Он прошел во вторую комнату, схватил чемоданчик, старый, еще довоенный чемоданишко, побросал в него несколько рубашек, сунул костюм — несколько раз принимался складывать пиджак, не получалось, втиснул, как попало.

— Что случилось, сынок?

— Ничего. Уезжаю к своим ребятам (эта фраза вырвалась неожиданно, сама собой, хотя, едва произнеся ее,

он уже был уверен, что давно обдумал этот поступок).

— Почему же такая спешка? И что с твоим лицом, Сережа?

Он глянул в зеркало: скула под левым глазом покраснела и распухла, но ничего страшного не было.

— Ерунда. Слушайте: если придут меня спрашивать, скажите, что ничего не знаете.

— Откуда придут?

— Ну, например, из милиции. Только не пугайся, мама. Ничего я не сделал, набил морду одному подлецу. До свидания, я поехал.

— Что ты сделал, Сережа? Я никуда тебя не пущу.

— Мама! Я ничего плохого не сделал. Мне пора, я напишу потом. Не волнуйтесь, может быть, не скоро. Отец, не волнуйся, я должен ехать. Спасибо.

Он вырвался из рук матери, схватил чемоданчик, пошел, давя рассыпанную по полу картошку, сказал от дверей:

— Огород там вспашет один, обещал,— будто это было самым важным, и выскочил на улицу.

Он пошел к станции, но по дороге раздумал, свернул в сторону, вышел переулками к шоссе, «проголосовал», доехал на грузовике до другой станции и только там сел в электричку. Он поставил чемодан на пол, сжал его ногами, чтобы не стащили, вспомнил и почувствовал, как устал, и незаметно задремал, как в тот первый, снежный день своего возвращения.