Большие проблемы маленькой блондинки

А возле любимого дома у него имелся садик в три вишенки, одну яблоню, пару сливовых деревьев и несколько кустиков смородины. Что-то плодоносило, что-то нет, смородина была мелкой и кислой, а яблоню усердно точили невидимые глазу вредители, но…

Он все равно любил все это, потому что создал своими руками. А что Стас Щукин хоть когда-то создавал, он этим дорожил. Он просто не мог не дорожить этим.

Дорожил, стерег от посягательств и лелеял.

Прямо как свою любимую Тамару, которую он тоже, можно сказать, создал.

А что?! Кто-то против?!

Конечно, создал! Он подобрал ее на улице в прямом смысле этого слова. Ей и было-то тогда… господи, вот дал бы ты памяти к его безудержной любви…

Ну, не важно, впрочем, сколько ей тогда было. Девчонка еще совершенная, по годам в смысле. С огромными, в пол-лица, синими глазищами, торчащим ежиком крашеных-перекрашеных волос и пухленьким ротиком, изрыгающим на тот момент такую площадную брань, что даже у Щукина завяли уши.

А уж он жизнь познал…

Томка в тот момент стояла на коленках рядом с бордюрным камнем, блевала и орала матом на всех, кто посмел посмотреть на нее с осуждением.

Щукин прошел тогда мимо. Потом вдруг приостановился и снова обернулся на девчонку.

Пропадет ведь, дура, подумал он тогда без брезгливости и порицания. Не имел он тогда на это права, ни брезговать ею, ни порицать.

Пропадет! Либо сопьется, либо сдохнет в ближайшей сточной канаве от чьих-нибудь кулаков или передозировки. Либо раздерут ее на части похотливые богатенькие парни ради забавы, если она, конечно, не захлебнется в собственной блевотине прямо сегодня.

Он внимательно оглядел ее всю.

Девочка была что надо. Высокая, длинноногая, грудастая. Стас любил таких. Именно таких. Чтобы грудь ее почти касалась пола, когда она, вот как сейчас, стоит на четвереньках…

— На вот, возьми платок. — Он вернулся, присел перед девчонкой на корточки, достал из кармана не очень свежий носовой платок и сунул ей его почти под нос. — Худо тебе?

— Пошел ты, — вяло огрызнулась она, но платок взяла и, отвернувшись, принялась вытирать им рот.

— Чего жрала, что тебе так худо?

Щукин на ее посыл не отреагировал совершенно никак. Он же не мальчик был и не ждал, что барышня сейчас начнет скакать в реверансах и благодарить его за носовой платок. Не той она породы, чтобы расшаркиваться. Она — из других, из тех, что ему как раз и подходили.

Девушка между тем вытерла рот, скомкала платок, посмотрела на него в недолгом раздумье и зашвырнула куда-то себе за спину. Через минуту завалилась на бок прямо там, возле тротуарной бровки, и уставила в небо немигающий взгляд.

Щукин не уходил, продолжая сидеть возле нее на корточках.

— Сдохнуть бы прямо сейчас, а… — прошептала она вдруг с дикой тоской в голосе. — Таким мразям, как я, разве место на земле? Не-ет, их надо закапывать. И чем быстрее, тем лучше. Вернее, чем глубже, тем лучше…

— Тебя как звать? — спросил Стас, не отводя глаз от ее поразительно гладкокожих длинных ног.

— Тебе-то че? Жалеть собрался? Или трахнуть? Так я за так не даю. А денег, судя по морде, у тебя нету. Так что валил бы ты отсюда, дядя, пока тебе, так же, как и мне, печенку не отбили мои мерзавцы работодатели.

Ее избили! Черт возьми… Ее избили, потому она и блевала прямо посреди улицы. А избили, потому что она… проститутка?! Очертенеть! Очертенеть и правда самому в могилу прыгнуть от свербящего раздражения на жизнь поганую.

Оно — это самое раздражение — давно и прочно преследовало его. Заставляло иногда делать совершенно не то, что положено. Заставляло думать плохо о ком-то, а кого-то ненавидеть. И снова порой заставляло делать нехорошие вещи.

Нет, ну а как не раздражаться, если кругом такое несправедливое дерьмо, господа?! Как оставаться равнодушным к тому, что красивая девчонка — чьи ноги должны золотой песок месить на курортах, а не раздвигаться перед каждой расстегнутой ширинкой — валяется в пыли на асфальте и желает себе скорой смерти?! Как можно не злиться, не психовать и не делать того, что делать не положено! У него же тоже нервы. Он же тоже человек.

Может, она и сама виновата. Может, виноваты родители, школа, улица или соседка по коридору, что ее сглазила. Но ведь несправедливо, что с ней произошло все именно так, а не по-другому! И с ней… и с ним…

— Сколько ты стоишь? — вдруг спросил он, поняв, что никакой лаской и жалостью сейчас не вернет ее к жизни.

— Я? — Она подняла растрепанную голову в пегих прядках и впервые глянула на него с интересом. — До хрена вообще-то. Просто сегодня мне не повезло.

— А что так? — Щукин встал на ноги, протянул руку, ухватился за ее локоток и рывком поднял девицу, поставив ее рядом с собой.

— Соскочить хотела с точки, — промямлила она как-то неловко, даже виновато. — Давно собиралась завязать, они не давали.

— Кто?

Ее волосы щекотали его подбородок, ну и пусть, даже приятно. Пухлый рот был совсем рядом и таким казался сочным, почти вишневым, если попробовать на вкус, чуть-чуть покусав. А пыльные щеки до зуда в пальцах хотелось обтереть.