Большие проблемы маленькой блондинки

— Надо мне! — Валентина поспешно сунула ему в руки трехлитровую банку с парным молоком, обернутую чистым полотенцем, и затараторила: — Нужна она мне была, твоя Томка, как же! У нее без меня друзей и подруг полдеревни! Три дня уже крутилась тут одна, все глазенками своими чистенькими по сторонам стреляла. Только меня не обманешь, вижу людей насквозь! Вроде бы и смотрит чисто, а внутри-то говно! Падла, а не девка!

— Идем, поговорим, — коротко обронил Щукин и, прежде чем Валентина успела опомниться, сгреб ее за воротник байкового халата и втащил к себе в дом. И пока Валентина хватала широко открытым от испуга ртом воздух, Щукин ей пригрозил: — Пока не расскажешь всего, что знаешь, не выпущу. Сбрешешь, убью! Помнишь, за что я срок получил?

Валентина поспешно закивала, хватаясь за сердце, сокрытое под толщей могучей груди.

— Вот и умница. Сама понимаешь, терять мне нечего, я уже все потерял. На-ка прочти вот это, Валька.

— Без очков не увижу, Стасик, — пожаловалась та и близоруко сощурилась, поднося Тамаркино письмо почти к самому носу. — Ничегошеньки не вижу, почитай, а!

Ну и пришлось ему читать все это дерьмо, оставленное женой на обеденном столе, вслух. Под испуганное аханье соседки, под бешеный стук крови в висках, под холодный металлический скрежет собственных нервов, медленно закручивающихся туго-туго, читать все письмо вслух.

— Что скажешь? — еле выдохнул он, дочитав, и брезгливо отшвырнул от себя бумажку, будто она была в нечистотах. — Что скажешь, Валюха?!

Та неожиданно задумалась и промолчала непозволительно долго для его запекшейся в горе души. А потом вдруг говорит:

— Брехня это, Щукин!

— Как это? — Он так растерялся, что едва не упал, то ли от неожиданной радости, то ли, наоборот, от страха.

Ведь если брехня, то как тогда это все понять, черт возьми?! Как?

— Брехня про работу ее там какую-то. Дома она бывала всегда, когда ты был на работе. Я же не слепая, видела.

— Что видела? — Стас замотал лобастой головой, пытаясь перестать ненавидеть свою непутевую Томку, которая вдруг непутевой как бы быть перестала.

— Ну… Свет видела в окнах. Долго горел, далеко за полночь. — Валентина протянула руку, грубо выдернула у него из рук письмо и, сильно сощурившись, поднесла его почти к самому носу. — Не-е-ет, Щукин! Что-то тут не то! Каждую ночь, как тебя нет? На работу?.. Брехня. Мало того, так… Так не случилось бы чего. Чего бледнеешь, придурок?! Искать ее надо! Искать!!! Вишь че написала: не будет в живых! Это чего же получается?! Ох, святый правый, помилуй нас!!! Ревела она тут полночи. Сильно ревела! Я к загородке подошла, мне слышно было.

Валентина тут же смутилась, поймав на себе взгляд Щукина.

Ну, грешна. Ну, подслушивала. И подглядывала, когда возможность предоставлялась. А чем еще от безделья заниматься, когда на ста двадцати квадратных метрах собственного дома, не считая надворных построек, совершенно одна? Чем занимать пустые вечера и ночи, как не любопытством? Тем более жизнь соседская, что роман нечитаный.

Она — Тамарка то есть — из бывших проституток.

Он — Стас Щукин — из бывших уголовников. Рассказывал кто-то, будто за убийство отсидел от звонка до звонка.

Падшие же люди, а ведут себя смирно. Мало того, налюбоваться друг на друга не могут. Все-то они вместе, все-то у них по любви. То ли фальшивят, то ли действительно все так. То есть натерпелись и теперь черпают жизнь полными ложками, будто коктейль кислородный.

Разве же все это не любопытно? Еще как!

Вот и подсматривала за ними. Вот и пыталась отыскать в их невозможно несовместимой, или наоборот, любви страшную червоточину. До сих пор не удавалось. И тут вдруг вот это…

— Так что там возле загородки, Валь? — Стас вдруг почувствовал такую чудовищную усталость, что впору было падать на обширную соседскую грудь и просить, чтобы до кровати дотащила. — Да не смущайся ты так. Знали мы — и я, и Тамарка, — что подглядывала за нами и подслушивала. Иногда хотелось по лбу тебе дать, теперь вот, наверное, благодарить придется. Ну! Чего ты то краснеешь, то бледнеешь? Говори! И про подругу, что будто бы гадкая девка, тоже говори.

— Короче, слушай, Стас, и не перебивай. Только прежде чем начну рассказывать, хочу предупредить тебя… — Тут Валентина совершенно растерялась как от собственной смелости, так и от страха, потому как то, что собиралась сказать дальше, ее соседу ни за что не понравится. — Если после моего рассказа ты не пойдешь в милицию и не заявишь о пропаже Томки. И что, по всей вероятности, с ней случилось что-то, то я…

— Что ты?

Ему на ее условия было плевать, он устал и догадываться, и бояться, и подозревать. Больше всего на свете ему сейчас хотелось урвать хоть малюсенький кусочек, да правды, и чтобы эта правда пошла на пользу ей — его жене, ему, ну и пускай Вальке тоже, он не против.