Большие снега

Рональд Кесроулс, поэт, прозвище – Рони,
глаза лазурно-голубые, кожа снежная,
и все же он – негр,
негр,
негр,
признанный всем кафрами Кумалоу!

Дружище,

таким тебя и запомню:
с кружкой пива в руке
декламируешь подпольные строфы
в подпольном баре.

«Я не поэт! – твердишь ты. —

Я только хочу покарать Фервурда!
Вернуться в Преторию,
войти в парламент,
подняться к трибуне,
наклониться к Фервурду,
и сказать ему кое-что
коротким ударом ножа».

«О-о-о! – кафры восторженно отворяют губы,

пламенеющие, как ветер, губы. —
Ты рожден убить Фервурда!
Ты убьешь Фервурда бурским простым ножом!»

Кафры разливают вино, меня спрашивают:

«Не веришь нашему Рони?
А вот когда в парке,
он сказал, что апартеид будет уничтожен,
американки плевались и кричали:
Белый негр!»

«Верю, – говорю. – Верю».

А ты, мой дружище Рони,

вдруг встаешь и уходишь.
Время свершить задуманное.
За тобой выходят кафры и ночь.

Но ночь всегда возвращается.

Ночь выходит из бара и всегда

возвращается.

Однажды радио сообщило:

убит Фервурд…
в Претории…
в парламенте…
там…
там-там…
Убийца – грек,
побужденья – неясны.

О, бедный, бедный Роналд Кесроулс!

Кто украл твой звездный час?
Ты был рожден убить Фервурда,
а теперь никогда не убьешь его.
И что останется от тебя, поэт?
Всего лишь тетрадка стихов,
нацарапанных на пути к подвигу.

Аргирис Митропулос

Волнение

Волна идет,
приближается,
накатывается,
затихает.

За нею идет другая, —

спешит,
накатывается,
затихает.

Ненасытен песок. Пьет и пьет.

Вода, смиренно утоляя его жажду,
возвращается в море.

И снова приближается волна.

Растет,
накатывается,
затихает…

И еще одна…

И еще…

Сколько нам ожидать?

О времени говорить или о волнах?

Давид Овадия

Моя первая любовь