Большие снега

Еще раз оценили и сказали:
«Вот это, право, лучше б не писали.
Вон то пойдет. А то оставьте. Нас
не трогают печали без прикрас».

И я не возражал.

Я молча слушал.
Что говорить, когда закрыты уши?
Уж я-то знаю, как он невелик —
никем еще не понятый язык.

Все уходили.

Сдвинув табуретки
к столу поближе, я смотрел, как тих
отвергнутый ценителями стих, —
так затихают сломанные ветки.

Как человека, нежно утешал:

«Оставь. Придет пора. Ты подрастаешь».
Он возражал: «А если остываешь?»
Я возражал: «В тебе есть тайный жар».

И если было холодно, я ближе

садился. И, платя мне за добро,
стихи пылали яростней и выше,
и жгло меня их вечное тепло.

Памяти А. А. Ахматовой

В преддверье Финляндии осень похожа на пляску
дождя или листьев, листвы или ветра. Повсюду
печальные лужи, коренья, как в темную маску
укрытые в вечную тягу к неясному чуду.

Прозрачная тишь. Только поезд промчится, но редко.

Капель удивленно гранитную статую точит.
И всюду пылают такие багровые ветки,
как будто бы сердце мое до сих пор кровоточит.

* * *

Ямертвый лес. Я – комарьё.
Я – клещ, впивающийся в тело.
С меня сползает шкурой с тела
ослизло рыжее корьё.

Я ржавый бурелом. Беда.

Тоска, не ждущая покоя.
Меня, как ржавчина, покроет
точащаяся злом вода.

Я радиоактивный сток.

Гнилые пни. Бугор коряги.
Ко мне ни греки, ни варяги —
никто не доходил. Не мог.

В толстенной книге обо мне

упомянет Другаль Сережа.
Но для меня все то же, то же —
зуд комаров, руины пней.

Я реквием по тишине.

Я мертвый лес. Я глаз затменье.
Последнее стихотворенье.
Плач Ярославны на стене.

Несебыр. Вступление

В Несебыр вступают по перешейку, очищаясь морским воздухом.
При римлянах у городских ворот стояли стражи с мечами, сейчас
под разрушенной аркой изредка появляется милиционер. Узкие
улочки, мощенные горбатым камнем, веером рассекают город, и
каждая выводит к морю. Броди, нашептывая: Мена, Венера, Бриз…
Сиди на террасе, пока кленовый лист не упадет в кофейную чашку…
Слушай старух, продающих амфоры…
Слушай море…

Я ничего не знал о чуде,

но я догадывался втайне:
есть город с профилем верблюда,
застывший на зеленом камне,
есть город темных стен и башен,
в котором вечная прохлада,
в котором бархатно, как сажа,
свисают грозди винограда.

Я ничего не знал, но втайне

меня тревожили виденья:
рукою тесаные камни,
смоковниц медленные тени,
и бухта, где рыдают склянки
на уходящем в море судне,
и храмы —
старые крестьянки,
богини праздников и будней.

Встреча с Назымом Хикметом