Большие снега

В деревне, погруженной в осень
и в меланхолию собак,
на чердаках хранили просо,
муку, жестянки и табак.
Но длинной вытянувшись лентой,
она гордилась шкурой мхов,
и недокуренною кем-то
дешевой книжкою стихов,
в которой сквозь листву сырую
слова рыдали на меня:

Я болен.

Я тебя ревную.
Прости меня.

Возвращение

Но исходив тропу забытую,
изведав боль, изведав ласку,
мы возвращаемся в закрытую
для посторонних взглядов сказку,
где за плетеными портьерами
переплелись любовь и мука,
где недоверием проверены
сомненья кавалера Глюка,
где только самое случайное
является само собой
в счастливых словосочетаниях,
оправданных моей судьбой.

* * *

На длинной и узкой прибрежной отмели
веками валялся неприбранный дорогой металл,
и такие же пятна, желтые, как оспины,
испещряли грубую спину скал.

И лежала россыпь,

затерянная территория,
дожди ее заливали, и ветер ее сушил.

И такая же глупая и неинтересная история

получается с россыпью моей души.

* * *

Как тебе аукнется,
так ему откликнется.
Как тебе покажется,
так ему увидится.

Звезды. Ночь. Сумятица.

Ветер. Поздний час.

Горы не сдвигаются,

губы не стираются —
недостаток нежности
убивает нас.

* * *

А я не верю в ту любовь,
что лишь на миг волнует кровь.
А я не верю в тех друзей,
что входят в душу, как в музей.
Я рая вечного искал
и рай извечный потерял.

Ломаю я карандаши,

пытаясь вновь вернуть
давно потерянный в тиши,
травой поросший путь.

Я не грущу, и жжет огонь

листву, вовсю урча.
И нежно падает в ладонь
мохнатая пчела.

* * *

А мир настолько безграничен,
настолько сложен, гол и строг,
что я почти что с безразличьем
гляжу на пыль его дорог,
и, отвечая на анкету,
уже предчувствуя финал,
пишу спокойно:
«Не был… Нету…
Не знаю… Даже не слыхал…»

Провинция

В сапогах.
Смеясь и плача.
По канавам.
Между луж.
Под гармошку.
Перед брачной.
Ночью.
Ходит.
Пьяный.
Муж.

И пускается вприсядку,

под ногами мрёт трава.
Лица – маски, лица – всмятку,
аж кружится голова.

А жена в прическе ветра,

синий ситец на груди,
до отчаяния светлый
глаз косит.

Словно грабят, а невесту увели.

Пляшут бабы в луже мутной, бьются рыбой на мели.

Как тимпан большая ванна,

ржа с нее летит.
Пот с лица стирая, пьяно
пьяный голосит.

Пляшут бабы,

с визгом – мимо.
Будет сладок
стон счастливых.
Тает свадьба, удаляясь
важно.
Я молчу и восхищаюсь:
страшно!

Весна священная

Зажмурясь, лезут лопухи
сквозь щели старой городьбы.
А я иду по лопухам,
по свету, солнцу и стихам.
И на причал —
как на крыльцо.
Мерцает темное кольцо
речонки, моющей плетень
ручонкой, тоненькой, как тень.
В бойницы леса, как в глаза,
глядит священная весна.
Бегут зарницы за поля,
ресницами затрепетав.

* * *