Большое кино

— Неужели это говорит воспитанница почтенного монашеского ордена? — Он не удержался от ухмылки.

— Из кого еще пытался вытрясти мои ключи твой дотошный помощник?

Он заглянул в ванную.

— Красота, Либ! Ванная отменная, душевая насадка выше всяких похвал. Почему ты не налила в нее воды? После такого мучительного дня гидротерапия — это то, что тебе нужно. Я бы составил тебе компанию. А какой размер! Ты что, делала ванну на заказ?

— Вот-вот! — сказала Либерти ему в спину. — Сейчас залезу туда и вскрою себе вены, если ты не ответишь, что еще вы успели натворить.

— Дай-ка вспомнить. — Пирс присел на край ванны. — Кого же еще из твоих приятелей мы посетили за вечер? Первым делом, конечно, — психотерапевта с великосветской клиентурой.

— Гэвин? Он наверняка счел вас за психопатов. — Либерти принялась смазывать ноги и руки кремом.

— Только не меня. Правда, моего помощника он выбросил за дверь. Очень накачанный психотерапевт.

— Да уж, он такой, — подтвердила Либерти, насупившись.

— И это в шестьдесят-то лет! Слушай, Либ, ты хоть когда-нибудь спала с кем-нибудь помоложе? Не считая меня, разумеется.

— Лучше не остри, Пирс!

— Потом настала очередь этого… — Он понюхал ее губку. — Знаешь, такой тощий, нервный. Никак не хотел сотрудничать, зато навел нас на старину Боба. «Спросите у Росса», — сказал он. Ты уже одеваешься, Либ? А я только начал привыкать к твоей пленительной наготе… — Он прислонился к косяку и нарочито медленно осмотрел ее с головы до ног.

Либерти запахнулась в пестрый шелковый халат и сдернула с головы полотенце.

— Какие же у тебя роскошные волосы!

Протискиваясь мимо Него, она почувствовала его запах — смесь пива и лайма.

— Есть не хочешь? Я — страшно! Всего и съела за день, что какую-то пакость в самолете плюс к тому две чашки чая и чашку теплого кофе.

— Какой славный чердак! — ворковал он, следуя за ней по пятам.

Либерти достала банку арахисового масла и початую упаковку соленого печенья.

— На особняк не тянет, но меня устраивает. Видишь, как мало мне требуется для счастья.

Пирс дотронулся до ее руки:

— Послушай, Либ. — Он повернул ее голову и чуть приподнял ей подбородок, чтобы заглянуть в глаза. — Может, немного остынешь? Я знаю, тебе это не просто. Хочешь, чтобы я принес извинения? Сколько угодно! Прости, что я вторгся в твою крепость. Просто я знал, что это — единственный способ снова с тобой увидеться. Уж мне-то известно твое упрямство!

— Эбен, я… — начала Либерти, краснея.

— Знаю, Либ, знаю.

— Когда ты здесь, я не могу… Ты только взгляни! — Она вытянула дрожащую руку. — Видишь, я вся трясусь. Обычно такого со мной не бывает.

— Когда ты с Бобом, с Гэвином, с этим писакой, не помню, как его там, можешь не трястись. — Он со смехом привлек ее к себе. — Но со мной…

Они поцеловались. В этот раз она не отстранилась, только бессильно оперлась о кухонный стол.

— Женщины не могут жить одним сексом, — сказал он хрипло и, усадив ее на высокий табурет, опустошил холодильник, шкафы и полки. Вскоре на столе красовались икра, нарезанный лимон, тоненькие вафли, мягкий сыр, два хрустальных бокала, кувшин с персиковым компотом и бутылка «Пол Роже» сорок второго года, обложенная льдом.

Пирс потушил свет, зажег свечу и поставил «Вечер трудного дня»[5]. Либерти сразу набила рот едой, потом стала наслаждаться «Беллини», таявшим у нее на языке, как снег с привкусом персика. После первого же бокала у нее закружилась голова. Ей было невероятно хорошо, хоть и немного клонило ко сну. Время от времени она взглядывала на Пирса и каждый раз встречала дружелюбный взгляд его серых глаз. Ей даже захотелось его расцеловать. Встряхнувшись, она подняла бокал:

— Поздравляю с выходом на широкую дорогу. Хватит тебе прозябать в нищете, пора влиться в августейшую сотню. Я потрясена.

— Меня назначил губернатор, Либ. — Он, покачивая бокалом, прищурившись, смотрел на пузырьки.

— Ну конечно, губернатор! — «Точно так же он назначил тебя мужем своей дочери», — добавила она про себя. — Как тебе сидится в сенате? В палате представителей тоже ведь было как будто неплохо?

— Неплохо, — подтвердил Пирс.

— Другие сенаторы небось презирают новичка? Представляю, как ты переживаешь это совершенно новое для себя ощущение, когда от тебя воротят нос.

— Ничего, я справлюсь.

— Не пудри мне мозги!

— Мне не хватает только тебя.

— А мне — тебя. Не стану врать, лучшего друга, чем ты, у меня никогда не было.

Правильнее сказать, он был единственным ее другом за всю жизнь. Какое-то время они молчали, слушая «Битлз». Либерти уже давно понимала, что ей недостает не только семьи. В приюте монастыря Святой Марии на Реке она ни с кем не заводила длительных отношений — оно и понятно: после большая часть девушек подалась в официантки или в работницы исправительных учреждений. Несколько особо умных, друживших с Либерти из восхищения перед ее высокими оценками на экзаменах, тоже пошли проторенной дорожкой: одна сбежала с гастрольным администратором рок-группы «The Who», выступавшей перед первокурсниками, другие две стали монашками.