Большое кочевье

Улита скорбно смотрела на мужа. Пастухи отводили от больного глаза, чувствовали — держится он из последних сил.

— Надо старика в больницу доставить, — сказал Долганов.

— Вертолет надо вызвать. В экспедиции рация есть — надо идти к геологам. Кто пойдет?

Идти вызвались Родников, Костя и Фока Степанович.

— Ладно, пускай Костя сбегает, — решил Долганов. — У него ноги быстрые. Иди, Костя, иди скорей — пропадет старик, жалко старика.

И Костя немедленно ушел. По расчетам пастухов, он должен был дойти до геологов за два дня. Но пастух одолел это расстояние за день, и уже на второй день после его ухода над чумом загремел санитарный вертолет. Он долго кружился над местностью, выбирая подходящую площадку, и наконец опустился на марь метрах в двухстах от чума.

Вот между лиственницами показались люди — впереди Костя, сзади двое мужчин в летной форме, у одного из них на плече что-то продолговатое.

«Носилки!» — догадался Родников, и сердце его сжалось: не мог он себе представить Аханю, лежащего на этих носилках, это казалось ему невероятным — ведь еще совсем недавно Аханя бодро шел на лыжах по заснеженной тайге, лихо гарцевал на олене, бегал в стаде, озорно крича и размахивая маутом, вел передовые аргиши, ловил рыбу, стрелял белку, и вот теперь — носилки.

Врач, молодая строгая женщина, не стала больного даже осматривать, только уточнила фамилию, что-то отметила красным карандашом в своем журнале и, кивнув на носилки, решительно сказала:

— Ложитесь! Сейчас мы вас доставим в больницу, и теперь уж придется вам долечиваться до конца. — И, обратившись к толпившимся около старика пастухам, пояснила: — Он уже лежал в нашем диспансере, но не долечился, самовольно ушел — и вот результат. Видите? — И, вновь обратившись к старику, уже помягче сказала: — Придется начинать все сначала, но теперь-то, я надеюсь, вы не станете убегать от нас, пока не долечитесь? Ну, что ж вы, больной? Ложитесь на носилки — вам нельзя ходить…

Но лечь на носилки Аханя отказался категорически:

— Моя могу ище пешком ходили, моя еще помирай суксем нету.

Костя и Родников помогли старику подняться на ноги и, поддерживая его с обеих сторон, повели к вертолету.

Улита вдруг тоже решила лететь с мужем. Никто этому не удивился — так и должно быть, все принялись торопливо складывать ее вещи в мунгурки. Пилоты нетерпеливо поглядывали на часы.

— Побыстрей, ребята, — нам еще надо в Балаганное успеть.

Перед тем как войти в вертолет, Аханя молча, печальными глазами посмотрел на небо, на Маяканские горы, на столпившихся в стороне от лопастей пастухов, задержал свой взгляд на Родникове и вдруг улыбнулся ему не то виноватой, не то ободряющей улыбкой, от которой у того сжало сердце и к глазам подступили слезы. Сдерживая желание подбежать к старику и крепко обнять его, Родников, закусив губу, торопливо закивал. Ему хотелось крикнуть старику что-нибудь приятное, но не посмел он сделать и этого — постеснялся своих чувств, но, когда вертолет с грохотом и свистом оторвался от земли, пожалел о том, что не обнял и не крикнул.

Улетел Аханя. Улетел… И сразу как-то пусто стало в бригаде — это ощутили все, но особенно остро ощутил это Родников. Было у него предчувствие, словно видел он Аханю в последний раз.

После нудных промозглых дождей наступили устойчивые погожие дни бабьего лета. Но вскоре на гольцы упал долгожданный первый снежок. Казалось, горы надели на себя белые горностаевые мантии; отбросив вечную свою невозмутимость, они теперь сияли под лучами солнца задорно и весело и смотрели на серую унылую тайгу воистину свысока и как будто даже надменно. Но всему свой черед, время летит, его не остановишь, не отведешь, как облако, в сторону. Время пришло, и вот уже в воздухе закружились пушистые хлопья снега, все гуще и гуще — пеняйте, ротозеи, на себя, кто снега не ждал и бросил нужную вещь на земле, — снег, снег идет! Снег все похоронит, все упрячет не на день, — на многие месяцы…

Сколько помнил себя Родников, при виде первых снежинок им всегда овладевало необъяснимое волнение, как будто и радоваться-то нечему — обыкновенный холодный снег, но, вот поди ж ты, ликует, поет, замирает душа, точно ждешь ты от снегопада чего-то необыкновенного. Быть может, первый снег обновляет не только землю, но и души людские? А снег все падает и падает — белым-бело вокруг! Белым-бело!

К концу октября стадо было полностью собрано.

Результатом осмотра Долганов остался доволен — весь день он весело улыбался, шутил, подзадоривал то Родникова, то Афоню.

Пастухи готовились в дальнюю дорогу: ремонтировали нарты, чинили упряжь, обучали оленей, нетерпеливо ждали, когда бригадир объявит о начале кочевки. Но Долганов молчал, о чем-то сосредоточенно думал и наконец объявил:

— Вот что, ребята, я думаю, на кораль кочевать нам не надо совсем. Чиво туда пойдем?

Бригадир не шутил — это было видно по его озабоченному лицу.

— Ты чего, Михаил? — спросил Фока Степанович, внимательно посматривая на него. — Спятил или шутишь? А куда ты денешь четыреста кастрированных оленей?