Большое кочевье

Внезапно ветер, обжигавший лицо, прекратился. Охотники остановились, недоуменно осматриваясь по сторонам, прислушиваясь. От необычной тишины звенело в ушах. Только что был ветер, но он пропал, и вдруг звенящая тишина… Тревожно оглянувшись назад, Николка увидел невдалеке раскачивающуюся от ветра молодую лиственницу, вершина другого дерева тоже раскачивалась… Там, сзади, в какой-нибудь сотне метров от охотников, ветер раскачивал деревья, здесь была звенящая морозная тишина, на ветках деревьев неподвижно лежала пухлая снежная кухта. «Мы пришли к тому месту, где рождается ветер», — догадался Николка.

Подивившись такому природному контрасту, охотники двинулись дальше. С каждым новым шагом все сильней ощущался мороз, холодный воздух обжигал ноздри. Пришлось до глаз укутать лица шарфами, от дыхания шарфы моментально покрылись инеем. Ну и холодище! Охотники прибавили шагу, олени послушно семенили следом, им, верно, тоже буюндинская земля показалась непривычно студеной.

Впереди, точно плохо выбеленный забор, показалась долгожданная Буюндинская тайга. Перед тем как войти в этот укутанный снежной навесью лес, Николка оглянулся назад: через все плато над нартовым следом, в точности повторяя все его извивы, прозрачной розовой лентой неподвижно стоял туман. «Ох ты, черт! Это же олени надышали…»

К полудню охотники внезапно вышли на лесоразработки. Вырубленный лес был аккуратно соштабелеван, на всех штабелях толстым слоем лежал никем не потревоженный снег. Видно, лесорубы ушли отсюда еще в начале зимы — ни следочка не было вокруг. За штабелями леса открылся аккуратный голубой вагончик на металлических санях.

Охотники вошли в вагончик. У окна дощатый стол, покрытый чистой плотной бумагой, напротив стола у глухой стены — дощатые голые нары на пять-шесть человек, сбоку от нар, в углу, — три тумбочки и массивная доска-вешалка с вколоченными в нее гвоздями вместо крючков, справа от двери на высоком кирпичном постаменте — круглая чугунная печь. Всюду на полу разбросаны клочья газет, окурки, связки пустых катушек из-под ниток, бутылочки из-под лекарств, разный мусор.

— Однако эти люди с Атки приходили, — сказал Кодарчан.

— Почему ты так решил?

— Другого поселка ближе нет.

— А до Атки сколько километров?

— Старики говорят: за два дня дойти можно.

— На Атке тоже колхоз?

— Нет. Атка на Колымской трассе стоит. Слыхал про такую?

— Конечно, слышал…

Николка увидел под нарами картонную коробку с сухарями. Вот уже два года вдоволь не евший хлеба, он обрадованно схватил коробку и понес ее.

— Ты зачем чужой хлеб взял? — испуганно воскликнул Кодарчан, и брови его поползли к переносью.

— Да это же не хлеб, Кодарчан, это сухари, это объедки, вон смотри, даже плесенью некоторые покрылись.

— Все равно нельзя чужой хлеб забирать, — упрямо возразил Кодарчан.

— Но это же объедки! — сердито ответил Николка. — Их бросили, они никому не нужны…

— Зачем говоришь так? Неправильно говоришь, — не унимался Кодарчан. — Этот хлеб люди оставили. Придет человек голодный сюда: сухари были — сухарей нету! Человек с голоду пропадет, ругать будет хозяина, почему спичек не оставил, почему еды не оставил?

Николка смутился. Вот ведь какой невзрачной стороной все повернулось: думал, что берет негодные сухари, оказалось — ворует, и не просто ворует, но может лишить кого-нибудь жизни. И в самом деле: придет в это жилище умирающий с голоду человек и не найдет в нем ни огня, ни пищи — это ли не преступление? Как же раньше не пришла ему в голову эта простая человеческая мысль? Ужель и правда Николка такой неисправимый подлец и эгоист и нет ему прощения?

Он поставил коробку на нары и, виновато опустив голову, переминался с ноги на ногу. Внезапно его осенила мысль.

— Кодарчан! Давай мы эти сухари все-таки возьмем, а взамен оставим кусок бараньего мяса — это же лучше, чем сухари.

— Однако так можно… — после некоторого раздумья неуверенно сказал Кодарчан.

— Так я принесу мясо? — обрадовался Николка.

— Я сам принесу, — сказал Кодарчан.

Вскоре он принес и положил на печь, чтобы не достали мыши, заднюю ногу барана и сверх этого — кетовую юколу, коробочек спичек и горсть соли в тряпичном узелочке. Посмотрев на все это оценивающим взглядом, Кодарчан удовлетворенно сказал:

— Теперь, однако, можешь забирать сухари…

…За весь первый день охотники не встретили на Буюндинском перевале ни единого беличьего следочка, но зато весь снег вдоль и поперек был перетоптан заячьими следами и тропами, на которых то и дело виднелись парные отпечатки сильных когтистых росомашьих лап.

«Ничего, — утешал себя Николка, — может, белка на перевале не держится, но вот спустимся в долину…»

Близились сумерки, пора было ставить палатку, но вокруг не было ни одной сухой лиственницы для дров. Наконец выбрали подходящее место, распрягли оленей.

После захода солнца мороз и вовсе озверел, он яростно и жгуче дышал в лицо, деревенели пальцы на ногах, деревенели колени, защищенные меховыми надколенниками, — в такой мороз не посидишь!