Большое кольцо

Это, наверное, как мышь, которая замерла перед куском сыра, что висит на крючке, в мышеловке. Знает, опыт подсказывает, что опасно. Но опыт-то — он чужой, не свой собственный, ибо личного опыта в таком деле не бывает. По определению, как нынче выражаются. А запах сыра такой, понимаешь, манящий! Можно ли устоять? Нет, ну в натуре, а вдруг пронесет? Или как-нибудь сбоку, что ли, подобраться?.. Ну и пусть хлопнет, но только чтоб мимо! А не проще ли вообще пропихнуть кого-нибудь впереди себя? Даже и помочь, подтолкнуть? Бах! — и вот ты спокойно лопаешь замечательный сыр прямо тут же, возле трупа жадного, но нерасчетливого неудачника, а? Чем не ловкий ход? И сыр есть, и соперника нет!

И Джамал, видя, что генерал делает отдельные записи в своем блокноте, касающиеся исключительно Муслима Алиева, а против него, Багирова, в самом деле никаких тайных умыслов не имеет, ощущал в себе все большую свободу. И это правильно, как уверял один из бывших государственных деятелей. Вот уже и сыр почти в твоих руках, и противник через минуту-другую будет навсегда повержен. Ах, если бы только мечты подобного рода хоть однажды сбывались!..

Обед шел своим чередом, разговор — своим. А Дениска, чтоб его… все не звонил!..

Глава одиннадцатая Момент истины

1

Александр Борисович попросил пригласить из следственного изолятора, в народе именуемого Петры, для проведения опознания четверых контролеров — покрупнее и чем-то внешне схожих с задержанными. Обеспечил Никитин данную акцию и понятыми. Контролеров обрядили в зимнюю милицейскую форму дорожного патруля и к каждой паре добавили по одному подозреваемому. Вот так, двумя группами по три человека, их и приготовили к опознанию.

Срочно прибывшего на Петровку, 38, Рустама Гусарова ввели в следственную комнату, где у стены сидели трое милиционеров. И пострадавший немедленно, без всякой запинки, указал на сидевшего в середине Сафиева.

Этих вывели, контролеров поблагодарили за помощь и отпустили, а Сафиева забрал на допрос Турецкий.

Затем в комнате заняла места следующая группа. И снова Рустаму потребовался минимум времени, чтобы опознать теперь уже Мутенкова. Но прежде чем указать на него, Рустам сказал Никитину и двоим понятым, присутствующим здесь же, что у патрульного, который особенно активно издевался над ним и бил по печени, чтоб больнее, на нижнем центральном зубе небольшая щербинка. А после предложил, чтобы сидящий крайним справа парень открыл рот. Тот нехотя подчинился, и все увидели указанную щербинку.

И Мутенков сорвался — начал материться в этом солидном учреждении, орал, что сука свидетель все врет, что он его не знает, никогда не видел, а если и видел, то в гробу. Никого он не задерживал, тем более не бил, протоколов о задержании не составлял, и вообще, пошли они все к такой-то матери! Короче, своей истерикой он сам же себе все и напортил. Даже если и захочет теперь пойти в отказ, ему никто больше не поверит.

Закончили и с этим опознанием. Гусарова Никитин попросил подождать, а Мутенкова увел в другой кабинет для допроса.

Они решили с Турецким, что если оба милиционера ударятся в отрицаловку, они предложат им написать объяснения по поводу их сегодняшнего задержания, самоличного присвоения себе офицерских званий, а также тех причин, которые заставили этих молодых волков выйти на большую дорогу. Пусть формулируют как хотят, как считают для себя приемлемым. Чем, собственно, они теперь и занимались. В разных кабинетах, не видя друг друга. Как тут сговориться? И когда, часом позже, объяснения были отобраны, пригласили эксперта-графолога и предъявили ему для идентификации оба эти документа, а также копию рапорта одного из них о задержании Рустама Гусарова.

Криминалисту не потребовалось длительного времени, чтобы с абсолютной уверенностью сделать вывод: и рапорт о задержании преступника, угрожавшего представителям правопорядка оружием, и объяснительная записка номер два написаны рукой одного человека — сержанта Мутенкова Виктора Сергеевича. Тут и особенности клонящегося влево почерка совпадают, и с грамотностью, в общем, в порядке. В отличие от другого сержанта — Сафиева Николая Фаридовича, который, упорно повторяя слово «задержанный», делает в нем две ошибки, пишет «задерженый». Вероятно, поэтому и составлял протокол о задержании именно Мутенков — он и грамотнее, и, вероятно, умнее напарника. И хоть всего на год моложе Сафиева, зато гораздо злее его. Ведь бил, стараясь не оставлять после себя следов, значит, сознательно это делал, а не от избытка ненависти к преступнику, что они все нередко приводят в оправдание своих противозаконных действий, когда их берут за мягкое место. Такие типы куда опаснее элементарно безграмотных и потому на весь мир обозленных деревенских парней, дорвавшихся наконец пусть до малой, но все равно власти.

Все это было тут же доведено до сведения задержанных, находившихся, естественно, порознь. И вызвало кривую ухмылку у Сафиева и мрачную, злобную гримасу у Мутенкова — подловили, мол, гады следаки!