Александр Борисович уже подумывал, что чуть было не поддался собственной соблазнительной уверенности, будто он может проникновенным словом и железной логикой убедить преступника поднять лапки перед законом. Ничуть не бывало! А та реакция, которую Турецкий наблюдал в машине по дороге сюда, была, скорее всего, не больше чем ловкая игра молодого преступника. И расклад получался тоже достаточно примитивный. Следователь давил на совесть, которая вот-вот должна была пробудиться в преступнике — ведь не заматерел же еще, не рецидивист какой-нибудь, мальчишка! А преступник, в свою очередь, как интуитивно опытный человек, отбарабанивший армейскую службу, между прочим, в стройбате, где дедовщина та еще, в ответ охотно изображал из себя жертву трагических обстоятельств. Старательно изображал, но и не слишком откровенно, чтоб не показалось подозрительным. Он словно подсказывал самонадеянному следаку именно то, что тот и хотел бы в нем увидеть. Ага, несчастная жена, больная дочь… где взять деньги на жилье и лекарства?! А в башке наверняка давно уже созрели совсем иные цели…
Но может, не так все окончательно плохо? И ослепление, и ярость не оттого, что сорвалось очередное денежное мероприятие, а от вспыхнувшего неожиданного понимания, что сам, по своей воле, оказался в безвыходном тупике? Очень не хотелось Александру Борисовичу верить и в собственную ошибку, и в то, что такой молодой парень оказывается уже конченым человеком… Попробовать еще раз?
Владимир Харитонович, сделав короткий перерыв в допросе, сказал Александру Борисовичу, что его клиент уперся глазами в стол и молчит, ни на что не реагирует, отвечать на вопросы отказывается, только желваки на щеках, как два шатуна, так и ходят, так и ходят.
И тогда Турецкий с Никитиным поменялись местами.
— Ну что? — деловито спросил Александр Борисович, быстро входя в кабинет и садясь напротив Мутенкова. — Слушай, ты, папаша недоделанный, может, мне сюда твою дочку доставить? Чтоб ты в ее глаза поглядел, сукин сын, и понял наконец, на что ты ее своим тупым упрямством обрекаешь? Я могу! Сейчас дам команду, и через полчаса будет здесь, посмотрит на своего папашу хренова — бандита с большой дороги!
Дернулся Мутенков, но… промолчал. Голову поднял, стал в окно зарешеченное смотреть. А небо сегодня чистое, голубое, аж до синевы. В морозные зимние дни такое бывает. Солнечно и холодно.
Вдруг сказал — с безнадежной ноткой:
— Да что теперь говорить? Закатают… папашу-то…
— Не знаю, куда тебя закатают, а вот что с работы попрут, так это уж точно. Могу лично гарантировать. А как же тебе жизни людей доверять, когда ты сам бандит и подонок? Сейчас сюда подъедет твой начальник, майор Новохатко, уж он-то тебе все расскажет, чего ты достоин. А по поводу твоего «закатают», нет, парень, мы в асфальт не закатываем, а вот твои дружки-подельники, те могут. Но опять же это случится, если ты сядешь, а они останутся бегать на воле. А если все выйдет наоборот и сядут они, а ты, скажем, каким-нибудь условным сроком отделаешься за то, что активно помогал следствию, что тебе грозить-то будет? Опять же, повторяю, и мы совсем не заинтересованы в том, чтобы твое имя как свидетеля повсюду фигурировало. Мы ж, как правило, объясняем, что по оперативным данным стало известно… по агентурным сведениям там, и все. Родня какая есть?
— Мать с отцом… В Ступине… Деревня Тутышкино.
— Это на Оке, что ль, Ступино твое?
— Там далеко…
— Да знаю, бывал, места классные! А кто про них знает? Ну про твоих?
Парень неопределенно пожал плечами.
— Деньжат-то поднакопил на грабежах? — насмешливо спросил Турецкий.
Мутенков зло вскинулся на Турецкого, но Александр Борисович и не думал улыбаться, смотрел довольно жестким взглядом. И парень стих, снова опустил голову, потом, немного погодя, кивнул, что можно было понять как согласие: поднакопил, мол.
— А где деньги держишь?
— Ага, как же, нашли дурака!
Это ж надо, сколько вдруг злобы, ненависти выплеснулось из глаз парня! Кажется, ты поторопился, Александр Борисович, понадеявшись, что достал уже его. Но интонацию свою Турецкий тем не менее решил не менять и на такого рода вспышки внимания не обращать.
— Вот тут ты прав. Дурак и есть. Сам подумай, с чем ты жену с дочкой к родне отправишь? У тебя там что, богатое наследство? Шикарная усадьба? Фермерское хозяйство? Изба небось, да и та на ладан дышит, так?
Мутенков непонятно быстро успокоился и, шмыгнув носом, кивнул.
— То-то и оно… — Турецкий позволил себе слегка расслабиться, откинулся на спинку стула, шумно вздохнул, демонстрируя жалость к этому парню, по собственной дурости попавшему в опасную историю.
Пусть-ка он снова ощутит искреннее сочувствие к себе, возможно, и сам поверит, что все было именно так. А там, глядишь, на волне настроения понемногу и колоться начнет. От него много ведь и не требуется — пары людей, на которых работает, вполне достаточно. Митяя ж вот не стал отрицать!