Мне удалось все высказать, и это принесло невероятное облегчение. Вчера, закончив писать последние строки, я вышел на порог хижины. В тот момент я был один, Эльвира опять пошла в порт. Ветер, задувавший высоко в небесах, казалось, трепал за волосы облака; они стремительно проносились, заслоняя луну. Это и есть моя мечта о свободе: уподобиться этим тучам, что уносятся вдаль, не встречая препятствий.
Это довольно странно, но, взглянув на очевидные обстоятельства с другой стороны, я чувствую, что близок к достижению идеала. А между тем я живу уединененно в хижине из камней, сложенных всухую, среди диких зарослей ежевики, мне угрожают враги, они разыскивают меня по всему острову, с которого невозможно убежать. Откуда же взялось это на редкость сильное ощущение свободы? Ответ возник сам по себе, когда я поднялся с деревянной скамьи, чтобы вернуться к своим запискам. Свобода, которую я искал так далеко и безуспешно, открылась мне, когда я писал эти страницы. Жизнь, прожитая мною, сплошь состояла из усилий, принуждения, сражений, завоеваний. Жизнь, пережитая заново ради того, чтобы создать этот рассказ, обрела легкость мечты.
Я был творением. Я стал творцом.
Эльвира вернулась, когда стемнело. Я увидел ее издали, она поднималась по извилистой тропе, ведущей к нашей хижине. Она несла тяжелую корзину, и ей то и дело приходилось останавливаться. От усилий она вся взмокла и вытирала пот тыльной стороной ладони. Пока она поднималась, я подумал о своей привязанности к ней: несмотря на все мои меры предосторожности и изначальное недоверие, ее доброта, верность и нежность переплавили все это в истинную любовь. Мне не терпелось поскорее услышать, какие вести она принесла, но еще больше мне хотелось обнять ее. Я сбежал вниз, к ней навстречу, и, забрав у нее корзину, обвил рукой ее бедра. Мы дошли до вершины, молча, тяжело дыша, прижимаясь друг к другу. Мне показалось, что Эльвира, опираясь на мою руку, прижимает ее сильнее, чем обычно. Интуиция подсказывала мне, что это означает дурные вести.
Дойдя до дома, она направилась к бочке, куда по желобу стекала дождевая вода, чтобы умыться. Когда она вернулась, мне показалось, что она заодно смыла со своих щек соленые потеки пролитых слез. Мы уселись на скамью, прислонившись к каменной стене. Она тяжело вздохнула и дрожащим голосом поведала мне то, что узнала. Прибыл корабль из Генуи. Капитан на словах передал ей послание для меня. Кампофрегозо в результате нового политического переворота полностью утратил свое влияние в городе, в настоящий момент его бросили в тюрьму. Теперь делами заправлял молодой нотабль, проповедовавший сближение с Францией. Обо мне он знал лишь то, что я сбежал из тюрьмы, так что он будет счастлив передать меня Карлу Седьмому. Таким образом, нечего было рассчитывать на милость генуэзцев.
Я начал быстро прикидывать ситуацию. Король Арагона, родосские рыцари, даже султан… Я мысленно составлял список сильных мира сего, на чью помощь я еще мог рассчитывать. Будто догадавшись о ходе моих мыслей, Эльвира, покачав головой, посмотрела на меня. Она взяла меня за руку. Гора окружена, сказала она. Люди Кастеллани обнаружили нас. Они прибегли к помощи пастухов и охотников, подкупив их. Там, внизу, прячась за каменными глыбами, разбросанными, будто кости, по зеленому ковру, несколько десятков вооруженных людей готовятся к нападению. Ее они пропустили ко мне, но предупредили, чтобы она долго не задерживалась, иначе разделит мою участь.
Я встал, вглядываясь в даль. Вокруг все было тихо, но я не сомневался, что Эльвира сказала правду. Затаившись на этом скалистом выступе, мы выиграли немного времени, но теперь эта скала превратилась в смертоносную западню. Тропа, по которой пришла Эльвира, была единственной, что вела сюда. Скалы и непроходимые колючие заросли исключали бегство. Вырытый за домом погреб был сомнительным убежищем, которое сразу обнаружат при тщательном осмотре. Все было кончено.