Большое сердце

Напряженность растаяла. Макарычев смеялся вместе со всеми.

— Веселый парень был, — подхватил он разговор жены. — Любили его в батальоне.

Беседа затянулась. Офицер вспоминал боевые эпизоды, в которых главным героем был механик-водитель старшина Федор Дубов.

— Танк водил — дух захватывает! А каким пришел ко мне в экипаж… Сердце екнуло: обмундирование на нем мешком, вида никакого, взгляд вроде растерянный. Ну, думаю, навязали гирьку на шею… После обеда смотрю — новичок танк ощупывает. Ходит, заглядывает всюду, любопытствует. Не выдержал, подхожу и спрашиваю: «Трудная штука?» — «Очень», — отвечает. — «Боишься?» — «Чего бояться-то?» — «Как чего, — рассердился я, — а вдруг ничего не поймешь, ничему не научишься?» — «Нет, — говорит, — товарищ старший лейтенант. Как это можно не изучить, когда желание есть?» И взгляд у него сразу другой стал — строгий, с упряминкой.

Поверил я. Нельзя человеку не верить, если у него желание есть, любовь к делу. Позже мы много беседовали, подружились. Я ведь с малолетства с техникой вожусь. — Майор улыбнулся. — Пяти лет у матери швейную машину портить научился, а в десять — исправлять. До армии механиком в МТС работал… Так вот, он все слушал, расспрашивал. Задумается иногда и скажет: «Был портным, теперь — танкист. Смехота…»

— Так вот, это тот самый Федор Матвеевич, с которым шел я по фронтовым дорогам… Да, были дела, ребята… Вспомнишь — и молодеешь вроде.

— А вы уж и не так стары, — набрался храбрости Тимкин.

Нина благодарно улыбнулась. Макарычев похлопал его по плечу.

— Был сноп казист, да вымолочен, кажись.

— Ну уж, придумаете… А как вы, товарищ майор, насчет письма? Нина Сергеевна поддерживает.

— Коли Нина Сергеевна за, то мне-то подавно надо соглашаться. Вы, комсомольцы, и сделайте это. О себе расскажите: как учитесь, как трудности преодолеваете. Примеров много. Вот хотя бы о сержанте Струкове. Порадуйте строителей. Есть чем.

Возвращались Макарычевы домой вместе. Нина то и дело спотыкалась на кочковатой, пролегшей по высохшему болоту тропинке. На душе у нее было легко. Лишь вспомнив свое обещание уйти с работы, она хмурилась, переставала смеяться. Майор, разговорившись с солдатами, не переставал говорить и сейчас. На память приходили новые эпизоды, подробности того или иного случая.

* * *

Горячее июльское солнце безжалостно припекало. За ночь земля не успевала остывать. Пыль на дорогах так и лежала теплым, рыхлым покровом. Постепенно испарения насыщали воздух, солнце едва проглядывало сквозь пылевую завесу, но его жаркое дыхание доставало всюду. Понурились жухлыми ветвями молодые березы, под серым налетом пыли скучали сосенки. Даже всегда трепещущий осинник замер в тишине.

Ждали дождя. Но проходил день, наступал другой, и снова раскаленный воздух начинал испытывать крепость солдатских душ. Танкистам на учениях доставалось больше всех: трудно в такую жару в стальной коробке. В ожидании дальнейших распоряжений они, поставив машины на опушке леса, забрались в кустарник, отбрасывающий мало помогающую тень.

С поля несся неумолчный стрекот цикад. Тимкин лениво ворчал:

— Что растрещались эти самые кузнечики… Кому обрадовались?

— Тебе, наверно, — пошутил сержант Струков.

Тимкин не ответил, задумавшись о чем-то.

— Интересно, — спросил его сосед, — на Волго-Доне сейчас тоже жара или лучше стало?

— У воды всегда прохладней. Вон у Цимлянского моря, пишут, роса всю ночь лежит, а раньше в тех краях и выпадала-то часа на два.

— На канал бы сейчас, — мечтательно проговорил лежавший навзничь небольшого роста танкист.

— Комбинезон отстирать? Влепить тебе пару нарядов — без канала бы обошелся.

— Не трожь его, Тимкин, видишь, человек сомлел, — заметил Струков.

— Сомлел? Жаль, майор Макарычев его в этом одеянии не видел. Иметь бы ему бледный вид.

— Да-а, от комбата не поздоровится.

С дороги послышался треск мотора. Все разом вскочили и высыпали на проселок. Поднимая клубы пыли, в их сторону мчался мотоцикл. А позади него на темном небе уже играли молнии. Зашевелился воздух. Потянуло прохладой.

— Ну, хлопцы, радуйтесь. Письмо от Дубова! — объявил приехавший письмоносец.

Накаленное небо враз прохудилось. Хлынул дождь и загнал танкистов под брезент. О чтении письма нечего было и думать.

Собрались после ужина. Через поднятые полы палатки тянуло нежной прохладой. У входа стояли солдаты других рот.

— Тимкин, майору говорил о письме? Надо бы пригласить его.

Предложение, высказанное сержантом Струковым, на этот раз никого не поразило. Раздались голоса:

— Чего раньше думали?.. Человек, может, отдыхать лег…

— Тихо, братва, мигом слетаю, — вскочил Тимкин, но в палатку уже входил майор Макарычев.

— Садитесь, садитесь… Читайте, ефрейтор, послушаю.

Тимкин развернул письмо.