Большое шоу в Бололенде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года

Гудрич и Голдер встретились с ним 11 апреля 1922 года. Когда Гудрич спросил его о ЧК и всех тех казнях, о которых он слышал, Дзержинский «очень сердечно рассмеялся» и сказал, что о ее деятельности рассказывали много небылиц. На самом деле, он заверил губернатора, что ЧК вела очень тщательный учет рассмотренных дел и назначенных наказаний, и он пообещал представить соответствующее заявление. Наслышанный о репутации этого человека, Гудрич ожидал «увидеть синюю бороду. А так я встретил «человека с добрыми манерами, который когда-либо топил корабли». Здесь перед ним сидел «худощавого телосложения джентльмен интеллектуального вида с добрыми голубыми глазами, усами и козлиной бородкой и общим видом человека, более приспособленного к учебе или классной комнате, чем к эксплуатации железной дороги».

Только сейчас, в апреле 1922 года, когда Дзержинский выступил вперед, чтобы помочь АРА преодолеть транспортный кризис, спасатели начали сталкиваться с ним воочию и отреагировали на его неожиданно мягкую внешность и манеры в контексте его пригодности для управления российскими железными дорогами. Люди из АРА, похоже, так и не поняли, что Дзержинский был назначен народным комиссаром транспорта — имея в виду, по большей части, железные дороги — уже годом ранее. Это было задание, которое он выполнял в дополнение к своим обязанностям начальника тайной полиции и народного комиссара внутренних дел, и это не было совершенно не связанным с ним направлением работы: ВЧК с 1918 года имела собственное железнодорожное управление, и его иногда привлекали для устранения экономических неполадок.

В январе и феврале 1922 года Дзержинский надел все три официальные шляпы, предпринимая экспедицию в Сибирь, целью которой было расчистить путь для зерна в Европейскую Россию, перекрытый «бандитскими» рейдами, и, в более общем плане, восстановить нарушенное железнодорожное сообщение на восток. Но, несмотря на постоянные трудности АРА с железнодорожными перевозками, только ранней весной, когда поставки американской кукурузы застряли на перекрестках к западу от Волги, Дзержинский появился в качестве решения кризиса. Это послужило поводом для его совещания с Гудричем и Голдером.

Голдер оценил его как «абсолютно честного, добросовестного фанатика, который формировал свои идеи в течение десяти лет, проведенных в Сибири. Он примерно так же пригоден для управления железной дорогой, как и я, но у него лучшая квалификация просто потому, что он коммунист. Он похож на инквизитора древности; он рассматривает коммунизм как религию, а тех, кто с ним не согласен, считает еретиками, которых следует искоренить».

Голдер был не единственным американцем, отметившим явно неортодоксальную квалификацию Дзержинского для его нового назначения, хотя они и не знали о его практическом опыте. Как позже вспоминал Фишер:

«Насколько было известно, знакомство Дзержинского с административной и оперативной спецификой железных дорог ограничивалось знакомством случайного пассажира. Он не был ни инженером, как Красин, ни деловым человеком». 

Внешний вид также не внушал оптимизма:

АРА сочло эту легендарную фигуру мягкой, обходительной и с мягким голосом. Ему не хватало бахвальства и агрессивных манер, которые обманули некоторых членов АРА, заставив их поверить, что Эйдук — человек, способный добиваться результатов. Дзержинский, по-видимому, был полной противоположностью традиционному энтузиасту. За исключением спокойной невозмутимости, в его поведении не было ничего, что указывало бы на способного руководителя. Что произошло бы, если бы этого человека представили должностным лицам и директорам основных железных дорог Америки или Великобритании, избранным для того, чтобы взять на себя полный контроль над их администрацией, поражает воображение.