Большое собрание сочинений в одной книге

Появился Петр Петрович. В руках он держал молоток.

– Вы не стесняйтесь, – сказал он нам, – вы, пожалуйста, не стесняйтесь. Вот выпьем чайку, а потом я кое-что покажу вам, как истинным ценителям искусства. Садитесь за стол, не обращайте внимания на весь этот шум…

Петр Петрович положил на стол молоток.

Я все смотрел по сторонам. На стенах было много репродукций. Тут были люди в шлемах, и таинственные туманные пейзажи, и какие-то красавицы, и были кони, и лодка, мчавшаяся по волнам с людьми. А под самым потолком висела незаконченная, наверное, та самая картина, о которой нам говорил Петр Петрович.

Все сели за стол.

Только старший сын сидел за своим маленьким столиком. Он все рисовал.

– Вот этот, – вдруг сказал Петр Петрович, показывая на старшего сына, – учится в художественном училище. Рисует специально, умышленно какую-то безграмотную чепуху и уверяет, что это и есть самое прекрасное на свете искусство. Уверяет, что это какое-то движение вперед, что-то неизмеримо космическое, что-то недосягаемое, какой-то, в общем, модерн… я вам сейчас покажу!

Петр Петрович встал, ушел в другую комнату.

Младший сын Петра Петровича дергал меня за штанину.

– Нигая, нигая, нигая… – повторял он.

– Что он говорит? – спросил я.

– Он пьет чай, – сказала Ангелина Петровна, улыбаясь, – и рад сообщить всем, что чай не горячий.

– Ялад, ялад, ялад, – сказал младший.

– Он сообщает всем, что он рад по этому поводу, – сообщила Ангелина Петровна.

– Ну так вот, – сказал Петр Петрович, неся в руках маленький холстик. Он поставил его на стул. – Вот до чего можно докатиться! Разумеется, его этому не учат!

– Что это такое? – спросил я.

– Это мой портрет! – сказал Петр Петрович. – Творение рук вот этого молодого человека! – Петр Петрович показал на старшего. – И он уверяет меня, что это я! Вот этот кубик и этот красный квадрат – это я! До чего можно дойти, до чего доработаться, что своего родного отца представлять в таком виде! А я ведь ему позировал. Сидел. Он ведь меня с натуры рисовал. «Не двигайся, – говорит, – папа, а то не получится!» Смотрел на меня, рисовал – и нарисовал вот этот кубик и квадрат! Ведь это полное пренебрежение к человеку, не говоря уже об отце! Он, выходит, на меня не смотрел, когда рисовал. Его голова была забита какими-то ничтожными мыслями – всех на свете удивить, показать всем и всякому, какой он оригинал!

Старший сын Петра Петровича все так же не поворачивался. Он сидел все так же спиной.

– Успокойся, пожалуйста, – сказала Ангелина Петровна.

Петр Петрович махнул рукой.

– Атечик! Атечик! Атечик! – кричал младший сын Петра Петровича.

– Это он так отца зовет, – сказала Ангелина Петровна.

Внимательно смотрел на молоток другой сын Петра Петровича.

Я смотрел на портрет. Я не мог понять, почему старший сын Петра Петровича так нарисовал своего отца. Я хотел, чтобы он повернулся, чтобы можно было посмотреть на него.

Он вдруг повернулся.

Он был похож на Петра Петровича. Как будто это Петр Петрович совсем молодой. Только волосы у него были длиннющие. Он сказал:

– Вот это поколение поймет меня! – Он показал на нас.

– Это бред! – сказал Петр Петрович.

– Это гениально! – сказал сын Петра Петровича.

– Это глупость, – сказал Петр Петрович. – С каким уважением малые голландцы оттачивали селедочные головы, и с каким пренебрежением ты относишься к своему отцу…

– Это логически построенное композиционное решение, – сказал сын Петра Петровича. – Я должен иметь свое «я»!

– Кошмар! – сказал Петр Петрович. Он схватился за голову. – Иметь, но не совать всем в нос!

– Бузылюки! – сказал младший сын Петра Петровича.

– А Пикассо? – спросил старший сын Петра Петровича.

– Аколоко! – сказал младший сын Петра Петровича.

– Принеси ему из кухни молоко, – сказала Ангелина Петровна одному из сыновей.

– Вечный спор, – сказал Петр Петрович. Он не хотел разговаривать.

– Кто такой Пикассо? – спросил я.

– Один художник, – сказал Алька. – Мне о нем рассказывал один художник.

– Но я могу экспериментировать? – спросил сын Петра Петровича.

– Можешь, – сказал Петр Петрович. – Можешь. Только я тебе позировать не буду. И они тоже, – он показал на нас, – они тоже тебе позировать не будут.

– Не будем! – заорали мы с Алькой.

Старший сын Петра Петровича зло на нас посмотрел.

– Вы еще запоете! – сказал он.

– Ты сам запоешь, – сказали мы. (Здорово смело мы ему сказали!)

Он показал нам кулак. Мы сделали вид, что не видим.

– Хочу мильдиди! – сказал младший сын Петра Петровича.

– Это он купаться хочет, – сказала Ангелина Петровна.

– Ди-ко-ко! – сказал младший сын.

– Это слово мне не знакомо, – сказала Ангелина Петровна.

Пронеслись по комнате два других сына Петра Петровича.

Исчез со стола молоток.

Я смотрел на картину Петра Петровича, подвешенную к потолку. Она висела как-то боком, криво, и я, наклонив голову, рассматривал на ней людей, переплывающих реку, и танки.

– Пойдемте-ка со мной, – сказал Петр Петрович, вставая, – я хочу вам кое-что показать.

Мы прошли с ним в другую комнату.

Из кухни раздавался стук. Один из сыновей Петра Петровича продолжал вбивать куда-то гвозди…

Великие мастера