Большое время

– Это значит, что все в порядке, – перевел Бур и обратился затем к Брюсу. – Действительно, великие цивилизации были принижены или уничтожены Войной Перемен. Но иные, некогда задушенные в зародыше, теперь расцвели. В 1870-х годах я путешествовал по Миссисипи, никогда не слыхавшей пушек генерала Гранта. Я учился играть на фортепиано, изучал языки и теорию вероятностей под руководством величайших европейских ученых в Виксбургском университете.

– И вы полагаете, что ваша ничтожная пароходная цивилизация – это достаточная компенсация за… – начал было Брюс, но Сид резко оборвал его.

– Прошу тебя, не надо об этом. Любые две нации столь же равны, как две толпы дураков и пьяниц, и я обещаю напоить до смерти того, кто мне докажет обратное. Послушай меня: нет нации, столь тщедушной, что она одряхлеет и исчезнет при первом же вмешательстве в ее прошлое, нет, ни за что. Нации – это чудовища со стальными кишками и медными нервами. Так что, парень, не трать на них свою жалость.

– Именно так, сэр, – подключился Бур, ставший еще более холодным и язвительным после нападок на его любимый Великий Юг. – Большинство из нас приходят в меняющийся мир с ложными убеждениями, что малейшее изменение в прошлом – пылинку, скажем, сдунули – изменит все будущее. Проходит немало времени, прежде чем мы начинаем осознавать разумом и душой закон Сохранения Реальности: когда прошлое изменяется, будущее меняется лишь настолько, чтобы приспособиться к переменам, только чтобы воспринять новые данные. Ветры Перемен всегда встречают мощное сопротивление. В противном случае первая же операция в Вавилонии уничтожила бы Нью-Орлеан, Шеффилд, Штутгарт и Мод Дэвис не родилась бы на Ганимеде! Обратите внимание, как быстро брешь, возникшая после коллапса Рима, была заполнена христианизованными германцами, мыслящими в имперских категориях. Только опытный Демон-историк найдет разницу между прежней латинской и нынешней готской католической церковью. Как вы сами, сэр, прежде говорили о Греции, прежняя мелодия зазвучала в ином ключе. Сразу вслед за Большим Изменением меняются и культура и личности, это верно, но в основном они сохраняются такими, как и прежде, не считая обычного рассеяния неприятных, но статистически незначимых явлений.

– Ну ладно, всезнайки чертовы – может быть, я зашел слишком далеко в своих выводах, – проворчал Брюс. – Но задумайтесь хоть немного о тех грязных методах, которые мы используем в вашей замечательной Войне Перемен. Отравили Черчилля и Клеопатру. Похитили Эйнштейна, когда он был еще ребенком.

– Первыми это сделали Змеи, – напомнила я.

– Да, а мы собезьянничали. Насколько же мы изобретательны! – он продолжал базарную перебранку. – Если нам так уж нужен Эйнштейн, почему бы не воскресить его и не обращаться с ним по-человечески?

В дискуссию вступил Бур, и стало заметно, что выдержка начинает изменять ему:

– Pardonnez-mois, но если бы вы наслаждались своим статусом Двойника хоть чуточку больше, вы поняли бы, что великих людей крайне редко удается воскресить. Их сущности слишком выкристаллизованы, сэр, их жизненные линии слишком туго натянуты.

– Простите, но мне кажется, что это вздор. Я полагаю, что большинство великих людей отказываются иметь дело и со Змеями, и с нами, Пауками. Они отвергают Воскрешение на предлагаемых им условиях.

– Ну, братец мой, уж это они не из-за своего величия, – прошептала я, а Бур продолжил:

– Как бы то ни было, сэр, вы не отвергли Воскрешения, и возложили на себя обязательства, которые вы, как джентльмен, обязаны уважать.

– Да, я согласился на Воскрешение, – сказал Брюс, и глаза его вновь заблестели, – когда они вытащили меня из моей жизни в Паскендале в семнадцатом году за десять минут до смерти, и я ухватился за предложенную мне жизнь, как запойный пьяница хватается утром за стакан. Но даже и тогда я думал, что у меня появляется шанс исправить исторические ошибки, поработать на благо мира, – он все больше взвинчивался. Я заметила, что новая дева, стоящая в сторонке, уставилась на него с немым обожанием. – Но что же я обнаружил? Оказалось, что Пауки жаждут все новых и новых войн, ведут их все более жестокими и омерзительными способами, коса смерти размахивается все шире с каждым Большим Изменением, всякий раз приближая нас к смерти космоса.

Сид тронул меня за руку и, пока Брюс продолжал свои бредни, прошептал:

– Скажи мне, какой игрушкой можно умилостивить этого полоумного?

Подумай, пожалуйста.

Не отрывая взгляда от Брюса, я ответила ему, тоже шепотом:

– Я знаю кое-кого, кто будет счастлив дать ему любую игрушку, если только Брюс обратит на нее внимание.

– Ты имеешь в виду новую деву, миленькая? Верно. Этот полоумный вещает, как разгневанный ангел. Он бередит мое сердце и это мне не по душе.

Брюс охрип, но продолжал вещать: