Большой дом

— Я человек маленький,— вздохнул почтальон,— я знаю только тех, кому приношу письма и газеты. И я как-то привык думать, что где-то там ещё есть такие же люди. И они себе таких громадных целей не ставят. Они миллиарды не спасут, они просто помогут тем, кто рядом. И им не придётся решать, кем можно пожертвовать, а кем нельзя.

— Стало быть, нет,— веско произнёс Председатель,— Стало быть, решать придётся мне. Потому что иначе нет никого, кто бы принял мою правду. Кто бы смог, как я, пожертвовать всем ради неё. Потому что, да, я буду решать, кому жить, а кому умереть. И, более того, я уже решил, и они уже умерли, и я остаюсь последним, кто может распорядиться их жизненной силой во благо тех, кто будет жить впредь. И да, я тоже уйду. Но я оставлю за собой засеянные поля, которые взойдут и поспеют и будут готовы к жатве. И те, кто пожнёт моё наследие, будут готовы принять его.

— А можно вы как-нибудь просто уйдёте? А то тут от вас сплошной разгром и неприятности.

Председатель промолчал. Печкин уловил что-то недоброе в его взгляде и смог увернуться за миг до того, как из земли, на том самом месте где почтальон только что стоял, взмыл чёрный протуберанец. В апогее своей траектории он завис, собрался в шипастый шар и, взорвавшись, обрушился вниз дождём обсидиановых клинков.

Печкин выхватил из кармана конверт с сургучной печатью и надорвал его. По ту сторону мира что-то щёлкнуло, клинки застыли в воздухе, словно пасть дракона, остановленного за миг до удара.

— Мне, знаете ли, по штату тоже разное положено,— сердито выговорил почтальон, извлекая следующий конверт.

— Очень интересно,— прозвучал голос Председателя,— И чем же ещё вас облагодетельствовало Министерство Путе…

И он осёкся. Потому что его, и бетонное строение под ним до основания рассекла почти невидимая плоскость. Только под некоторыми углами можно было разглядеть, висящие в воздухе муаровые узоры.

Замершие на подлёте клинки растаяли и упали на землю чёрным дождём.

Почтальон, повертел в руке ещё один конверт и, не зная что с ним теперь делать, затолкал его обратно в карман.

Располовиненная фигура Председателя трепыхалась в небе под беснующейся громадой Чёрного Солнца. Горизонт, оторвавшийся от своего обычного места, медленно и неотвратимо задирался вверх и загибался, следуя границам сужающейся сферы.

Замыкание Макондо пожирало самое себя.

Печкин замер. Он пытался придумать, что ему делать дальше, но ни одной дельной мысли, как назло, не приходило ему в голову. И он терял драгоценное время просто наблюдая, как местность становится собственной картой.

А потом что-то обожгло его грудь.

Он покосился вниз: по его шинели расползалось мокрое пятно из середины которого торчал полупрозрачный изогнутый клинок.

Почтальон пошатнулся. Клинок втянулся в рану и исчез. Земля накренилась. Печкин рефлекторно сделал несколько шагов, пытаясь разминуться с ней, но гравитация была непреклонна и он упал.

В глазах его темнело, и почтальон успел лишь рассмотреть, что вокруг него шагают десятки ног, а в небе, одетый в муар будто в мантию, парит невредимый Председатель.

20. Жатва

Оставленные Печкиным бумаги они читали жадно, торопясь, отбрасывая ненужное без жалости и впиваясь в то немногое, что могло им помочь.

Тр-тр Митра стоял, готовый ринуться вперёд по первой команде и бормоча под нос что-то невнятное наивным детским голосом.

Горизонт всё более загибался к зениту: можно было рассмотреть просеки в лесу, россыпь могил на погосте, противоположную окраину деревни и блестящую полосу реки, почти замкнувшуюся в кольцо. То тут, то там по вздыбившейся земле пробегали дымчатые змеи, выгрызая куски пейзажа и секунду спустя уже невозможно было вспомнить, что же было там, где пролёг их след.

Код от сейфа учили наизусть, оба. Хотя уже распределили роли и решили, кому следует жить дальше. Точнее сказать, за двоих решил Матроскин.

— Ты, дядя Фёдор, ещё глупостей наделать не успел, так что нельзя тебя такого шанса лишать. А я и так уже за двоих пожить успел,— безапелляционно заявил кот.

Ключ мальчик повесил на шею, словно оберег.

И когда уже они были готовы выдвигаться, за ними пришли.

Пришельцы шагали не торопясь. Они не умели спешить. Тела их были чёрной водой, сквозь которую белели кости. Их были десятки, и они шли разомкнутым строем, сколько хватало взгляда, к дому на холме.

Дядя Фёдор поднял обрез и взвёл курки. Только сейчас он понял, что Печкин спилил приклад так, чтобы оружие легло под мальчишеское плечо. Мальчик навёл стволы на наступающих, надеясь, что это как-то вразумит их. Водянистые фигуры ни на миг не замедлились.

— Да стреляй уже!— прокричал Матроскин с водительского сиденья Митры.

Мальчик замер. Он никогда раньше не стрелял, ни в живых, ни в мёртвых. Ближайшей к нему шла фигурка даже чуть ниже его ростом. Дядя Фёдор мог поклясться, что при жизни это была девочка. Ему даже казалось, что она напевает тонким голоском какую-то глупую считалочку.

«…вынул ножик из кармана…»