Большой дом

Сначала Шарик даже не понял, что произошло. Красная струя стекала по его морде и капала на землю. А потом он слизнул кровь и что-то в нём разом переменилось. Он больше не стоял потерянным — лапы его раздались и зацепились за землю так, словно та была его игрушкой. Спина его уже не прогибалась в покорном ожидании: хребет его вздыбился, влекомый могучими мускулами, голова взметнулась к небу. В пасти прорезались бритвенно острые и злые зубы, которые сменяли друг-друга в непрерывном движении, загнутые, хищные, готовые хватать и терзать непокорную жертву. Серая плоть отступила. Ирвен пылал алчущим ультрафиолетом, вороным пятном, обжигающим сетчатку.

Перед Председателем стояла воплощённая иномирная злоба. И эта злоба помнила всё.

— Тихо иди к почте,— шепнул Матроскин на ухо дяде Фёдору.

Тот подчинился.

Ирвен совершил первый прыжок. Великолепный и хищный, вырывающий смолистые клочья из зачарованной плоти Председателя. Тот пошатнулся, отпрянул и ударил всей силой своих протуберанцев в то место, где мгновение назад стоял пёсий демон. Но Ирвена уже там не было. Он изгибался в полёте, отрицая притяжение земли и собственную массу, и уже наносил следующий удар, превращаясь в средоточие клыков и когтей.

Дядя Фёдор, озираясь, приближался ко входу в почтовое отделение.

Председатель ушёл от удара, жертвуя малой частью своего тела. Изорванное его существо медленно восстанавливалось. Ирвен не дал ему шанса исцелиться полностью. Следующий удар, жестокий и неотразимый пришёлся в самую грудь Председателя.

Тот вздрогнул. Две его половины держались вместе на тонкой смолистой нити. Ирвен прокатился по земле, выбирая место, чтобы вцепиться в него всеми четырьмя лапами и закончить дело.

И когда он уже неотвратимо летел в последнем своём прыжке, Председатель перестал казаться человеком. Его чёрное тело распалось на брызги, ударилось о землю и проросло мириадами обсидиановых шипов. Часть из них прошила насквозь Ирвена, остановив демона в его полёте.

Мальчик уже открывал дверь почты, когда вдруг его рука отказалась слушать его. Потом уже он увидел, что его предплечье прибито к деревянной стене тонким чёрным шипом. И ещё нестерпимое мгновение спустя, пробираясь сквозь сплетения нейронов, до его сознания добралась боль.

— А ну отпусти мальчишку,— прошипел Матроскин.

У его ног вспыхнуло алой злобой боевое построение.

Председатель пошатнулся. Сейчас он был похож на иссиня чёрный полип. Ничего человеческого в нём не осталось и, тем не менее, его голос звучал, казалось, с самого неба.

— О… это ты… — с холодным недоразумением сказал он,— любимая игрушка профессора Сёмина. У тебя было много имён, но ты есть Меланхтон, сын Мелхесиаха, сына Молоха. И я повелеваю тебе — замри.

Кот замер. В его глазах ещё пылала злоба, но он не мог двинуть ни единым мускулом.

Дядя Фёдор, превозмогая боль, пытался вырваться и в этот момент ещё один шип пронзил его. Мальчик закричал.

Чёрное щупальце поднялось из земли, изогнулось целясь ему в сердце.

— Мне жаль, что ты пришёл сюда,— проговорил Председатель,— но тут приходит моё царствие, и таким как ты здесь не место.

Щупальце обрело блестящее в свете Чёрного Солнца острие, размахнулось перед решающим ударом и… разлетелось на осколки.

Звук выстрела последовал долей секундой позже.

Дядя Фёдор повернул голову.

Выше по улице стояла корова Мурка. На левом боку её пылала руна Войны, на правом пламенела руна Ненависти. Глаза её были налиты кровью, оскаленные зубы блистали, подобно копьям воинства, изготовившегося к бою. В общем, на фоне сидевшей на её спине Мамы, корова выглядела спокойно и дружелюбно. Рядом стояли Слейпнир и Папа, который перезаряжал трёхлинейку.

Дядя Фёдор радостно улыбнулся, потянулся навстречу родителям, вздрогнул и замер — ещё одно щупальце пронзило его грудь. Воздух вырвался из его рта с последним, удивлённым вздохом.

21. Имена дяди Фёдора

В руке у мамы дрожало насаженное на берцовую кость, отточенное до бритвенной остроты навершие флагштока. Багряные волны струились по клинку.

В глазах мамы плескался балтийский холод.

Осознание неизбежного замерло на половине дороги. Мама спешилась и медленно пошла навстречу Председателю. Она удерживала дядю Фёдора в уголке взгляда, но прекрасно понимала, что стоит ей повернуться — и следующий удар придётся ей в спину.

— У тебя последний шанс был уйти отсюда живым,— покачала она головой.

Папа дослал в ствол винтовки следующий патрон.

— Из свинцового саркофага Чернобыльского капища отлиты эти пули,— пробормотал он, скорее самому себе, чем стороннему слушателю.

Он тоже прекрасно видел, что произошло. И тоже прекрасно понимал, что они живы только пока следят за мельчайшими движениями Председателя.

— Я помню тебя,— пророкотало сплетение чёрных протуберанцев,— ты, глупая женщина, сомневалась в возможности использовать предвечные силы во благо человечества. Смотри, вот оно, неопровержимое доказательство моей правоты.

— Кладбище?— мама безучастно подняла бровь.

Клинок в её руке описал полукруг, когда она сменила хват.