Большой дом. Пожар

— Да, хлебнула она горя, — говорила Айни, — хлебнула горя! Ее сын настоящий выродок. Мать была у них в семье на побегушках, как девчонка. Она день-деньской ублажала невестку. Сын находил, что так и должно быть. Он не вмешивался. А когда старуха садилась поесть, он затевал ссору с женой. Они оба заставляли мать отчитываться в каждом истраченном на рынке гроше. Счет никогда в точности не сходился. Тогда сын начинал кричать. Жена делала вид, что хочет его успокоить, а на самом деле лишь подливала масла в огонь. Сущая змея, скажу я вам. Тогда несчастная старуха вставала из-за стола. Они тоже не притрагивались к еде. Мамочка не смела есть одна. Она ждала, ждала. Но те не возвращались. В конце концов мать оставалась голодной. Сын уходил на работу голодным. Невестка была голодна. Но стоило матери выйти из дому, как она разогревала себе обед и наедалась до отвала. Вот какая жизнь была у матери. Вы видите, что с ней сталось. А почему?

Вся семья собралась вокруг бабушки; сестричка тоже была с ними. Дочь говорила, а старуха сидела, уткнувшись головой в колени. Все они размышляли о судьбе бабушки, а сестричка сказала:

— Когда у них нет больше сил, они сами это чувствуют. Они сразу понимают…

Почему сестричка заговорила об этом? Ведь все радовались долголетию бабушки, державшейся наперекор всему.

— Они не знают, как быть. Трудно сказать, что они чувствуют. Но так уж оно получается. И они понимают…

Что заставляло сестричку говорить все это? Наконец она замолчала. Но тут же прибавила:

— Когда они становятся обузой… для других… Даже себе… они бывают в тягость…

Вот что она пыталась сказать уже четверть часа.

Одной рукой сестричка приподняла бабушку, стараясь, чтобы та держалась прямо. Может статься, она чувствовала то же, что и дети: обращаться к бабушке, когда голова у нее лежит на коленях, значит — разговаривать с неодушевленным предметом. Мансурии хотелось увидеть лицо старухи. Она продолжала:

— Как только они это поняли — значит, уже собрались в путь.

Опираясь на крепко державшую ее Мансурию, бабушка сидела прямо. Но вскоре непреодолимая сила стала тянуть ее вперед, и она перегнулась пополам. От того, что голова бабушки всегда была опущена, лицо у нее вытянулось и стало похоже на морду животного.

Старуха, повидимому, все же понимала, что говорилось вокруг нее.

Лето уже было на исходе. Никто теперь не мог приблизиться к бабушке: такой ужасный запах от нее исходил. Этот запах стеной окружал старуху, и ничто не могло его разогнать.

Едва только заходило солнце, как он усиливался, примешивался к теплому дыханию ночи, подбираясь к тем, кто спал в комнатах. Весь Большой дом пропитался им, каждый его камень.

В эти летние ночи бабушка разговаривала сама с собой. Долго слышался шепот, переходивший затем в бессвязное бормотание. Одно время в семье уже забыли голос старухи. А теперь не проходило ночи, чтобы она не принималась говорить без всякой видимой причины. Звуки долго-долго клокотали у нее в горле, похожие на шум прибоя.

О чем она говорила? Что ей было нужно?

Вслушиваясь, можно было понять, что она жалуется. Она говорила, что ее выбросили, как ненужную вещь. Она высказывала все это на своем старинном наречии, и ее сетования наполняли весь Большой дом. Жаловалось уже не человеческое существо, а сама ночь, все то, что бродило вокруг, безутешно сокрушался весь отягченный горем дом. Голос древней старухи казался отзвуком извечной скорби.

В разгар этого бреда, исполненного страданий и печалей мира, раздавался голос Айни, которая приказывала ей замолчать.

— Что ты, Айни, доченька! — отвечала бабушка.

Ее речь становилась внятной.

— Замолчи, проклятая старуха!

— У тебя нет сердца. Ты не жалеешь ту, которая родила тебя на свет. Как можешь ты спать и оставлять меня одну?

Бабка звала Омара.

— Ты один меня жалеешь, — стонала она и все звала его.

Распухшие ноги бабушки лежали недвижно, обернутые в тряпки. Она не могла найти удобного положения в кресле. При первой возможности Омар старался ей помочь. Схватив старуху подмышки, он слегка приподнимал ее. Но она была такая тяжелая, один он ничего не мог сделать: ему едва удавалось сдвинуть ее с места.

В такой поздний час мальчик не решался идти к ней сквозь ночную тьму.

За последнее время бабушка много говорила. В семье заметили, что она ведет борьбу с каким-то невидимым, но могущественным противником. Все были очень удивлены. Несмотря на свою крайнюю физическую слабость, старуха, казалось, была способна прогнать нападавшую на нее немую, таинственную силу. По всей вероятности, какой-то незримый союзник поддерживал ее в этом единоборстве.

И неожиданно для всех бой кончился. Бабушка вернулась в мир живых, оставив сумеречную страну, где побывала, вернулась ласковая, успокоенная. Она всех узнала. Какой-то свет исходил от нее, чуть ли не радость.