Большой дом. Пожар

В то утро две гостьи, не довольствуясь разговором у входной двери, сумели проникнуть в комнату Айни. Омар спал; было еще очень рано. Их крики внезапно разбудили его.

Две мегеры, высокие, закутанные в ослепительно белые покрывала, вторглись в комнату. Они появились внезапно, грозные, как две каменные башни. Ведь это они владеют деньгами. От них так и пышет чрезмерным здоровьем, которое кажется наглым в стенах этой убогой комнаты. Сначала они только приподнимают занавеску, не решаясь переступить порог. Айни, сидящая на полу за скудным завтраком, всего лишь жалкий обломок человека по сравнению с этим олицетворением богатства, с этими женщинами, раздраженными, надменными, пришедшими с проклятием и угрозой в глазах и на устах. Их массивные тела загородили вход и совершенно заслонили свет. И вот они уже в комнате, перед Айни и ее детьми, которые жмутся друг к другу, испуганные и подавленные.

Вдруг Айни внезапным движением, точно кузнечик, вскочила с места и принялась целоваться с пришедшими. Ах, если бы эти бесконечные объятия не были фальшивыми! Увы, все это лишь видимость, смешное подражание сердечным приветствиям, подлинным чувствам. Это делается для порядка! Однако обе кумушки явно пришли для того, чтобы ссориться, требовать, угрожать: стоит лишь посмотреть на их вытянутые лица.

Айни пригласила их сесть, гостеприимно указав на овечьи шкуры, лежащие на полу; женщины отрицательно покачали головой.

— Мы пришли не для того, чтобы рассиживать здесь. Мы ненадолго.

Айни все уговаривала их присесть, размахивала руками, даже потянула их за полы покрывал.

— Ну, минутка-то у вас найдется. Не будете же вы все время стоять?

Но непрошенные гостьи клялись, что не сядут.

— Вы мне окажете честь, большую честь!

Одна из посетительниц, женщина с отвислыми трясущимися щеками, крикнула наконец зычным голосом:

— Айни, сестричка, черт тебя возьми! Когда же мы получим наши платья? Мы приходили уже раз десять. Получим мы их наконец?

Другая гостья, рыхлая, желтолицая, с блестящими удивленными глазами, сказала глухим мужским голосом:

— Не горячись, Зухра. Дай мне с ней поговорить. — Она повернулась к Айни. — Когда у тебя ничего не останется из наших денег, что ты тогда будешь делать? — И прибавила еще тише: — Подумай, Айни, дорогая. Как ты вернешь нам деньги?

— Да, я вас понимаю. Но не бойтесь ничего. Ни гроша у вас не пропадет.

Тут опять заговорила своим лающим голосом первая женщина:

— Вот уже больше десяти дней, как ты должна была выехать в Марокко, женщина! А ты все еще торчишь здесь. Когда же ты привезешь нам платья? Ты думаешь, мы будем ждать, пока ты соблаговолишь съездить? Когда мы получим платья, спрашиваю я? Они мне нужны для приданого дочери. Но, может быть, денег уже давно нет? С тебя станется, я бы нисколько не удивилась! Если окажется, что ты проела мои деньги, не знаю, что я с тобой сделаю. Да, уж я устрою скандал, будь уверена! Спекулянтка! Да, ты спекулянтка!

Тут все заговорили разом — Айни и обе гостьи. Эта перепалка нарушала спокойную тишину утра. Вряд ли они слышали друг друга. Омар не понимал ровно ничего. Он знал лишь одно: женщины требовали у его матери возврата денег, а та всячески отбивалась. Поэтому им было неважно, слышит она или нет: ведь известно, чего они хотят.

Черт возьми! Все дело было в приданом их дочерей. Приданое, боже мой! Важное дело в жизни тлемсенских женщин! Их терновый венец!

В эту минуту та, которую звали Зухра, бросила взгляд на детей.

— Не хватает еще, — заорала она, — чтобы ты кормила этих свиней на мои деньги…

— Тише, тише, — пробормотала вторая. — Зухра, как ты несдержанна!

— Не разыгрывай из себя Клира! — так Айни называла Гитлера. — Меня этим не возьмешь, говорю тебе откровенно.

Слово «откровенно» она произнесла для пущей важности по-французски.

Айни лихорадочно размахивала руками, растопырив пальцы. Заметив это, она сама удивилась и опустила их. Затем сказала, с трудом переводя дыхание:

— Ведь ты же знаешь, Зухра, что я не такая, я не истрачу твои деньги на жизнь.

Вновь заговорила вторая:

— К чему ссориться, будем говорить спокойно. Я женщина, что называется, порядочная, чуткая, но я должна сказать, что дольше терпеть невозможно. Но ссориться все-таки незачем.

А Зухра прибавила:

— Сам бог не потерпел бы этого!

Омар с глубоким раздражением увидел у двери их комнаты соседок, без сомнения, привлеченных скандалом. Опершись на локоть, он наклонился, чтобы разглядеть их в отверстие между занавесками. Да, они здесь, эти бабы, собрались, чтобы услышать перебранку, и млеют от удовольствия.

Айни тоже нагнулась к занавеске и позвала собравшихся женщин.

Через несколько минут почти все жилички Большого дома, подходившие сперва поодиночке, потом кучками, собрались в комнате Айни и в коридоре. Сгрудившись, они молча следили за ходом спора, ожидая благоприятной минуты, чтобы вмешаться.

Обе гостьи обратились к ним:

— Дочери моей матери, бог нам свидетель! Мы дали ей денег…